В марте 1871 г. я была вызвана королевской комиссией, которую правительство назначило под влиянием волнений, вызванных нашим движением. Теперь только, перечитывая как-то письма мужа, я поняла вполне, с какой нежной заботливостью он относился ко мне во всех обстоятельствах моей жизни. Обязанности не позволяли ему покинуть Ливерпуль, чтобы сопровождать меня в Лондон. Да если бы он и мог отправиться со мной, его бы все равно не допустили присутствовать при моем допросе в палате лордов. Он написал председателю Масеэй, поручая меня его вниманию. Муж мой знал, что мне предстоит тяжелое испытание. Конечно, нелегко было женщине очутиться одной в этом торжественном собрании пэров, епископов, членов парламента, представителей войска и флота, докторов и т. д. Большинство комиссии было против меня, и вопрос, о котором мне предстояло говорить, был чрезвычайно сложный и серьезный. Утром того дня я получила множество писем с выражением сочувствия, а также извещений о молитвенных собраниях, где должны были молиться за успех нашего дела и за меня. Заявления об этих собраниях были от разных обществ рабочих Эдинбурга, Глазго, Ньюкасла, Лидса, Бирмингема и других городов.
Привожу выписки из двух писем, которые я написала мужу после этого ужасного дня:
«Кончилось, наконец! Испытание было тяжелее, чем я думала. Но что было для меня ужаснее всего, это манера некоторых мужчин выражаться об этих несчастных женщинах, да и вообще обо всех, сломленных жизнью. На столе и в руках у членов комиссии находились экземпляры всех моих статей, написанных о нашем деле, и отчеты обо всех моих речах; некоторые из членов очень ловко подобрали несколько выдержек, которыми думали воспользоваться, надеясь смутить меня. Фридрих Морис не присутствовал, к сожалению; но я чувствовала, что имею друзей в лице Рейландса, Мюнделя и особенно в лице сэра Вальтера Джемса. О других я, конечно, не могла этого сказать. Имей я смелость сделать сопоставление между двумя личностями – одной чрезвычайно ничтожной, а другой, стоящей на недосягаемой высоте, я бы сказала, что чувствовала себя, как апостол Павел перед Нероном, то есть очень слабой и очень одинокой. Но нет, я не была одна, кто-то был подле меня. Казалось, я слышу голос Христа: “Не бойся ничего”.
Я передала председателю объемистый пакет писем и подлинники решений, присланных мне рабочими за несколько дней перед тем.
“Нам следует, пожалуй, пересмотреть всё это, сказал он, потому что рабочий класс интересуется, быть может, этим вопросом”.
