Меня охватила глубокая жалость к этому заблуждающемуся народу. Впрочем, это не был настоящий народ; то не были честные труженики, рабочие, а просто сброд каких-то подозрительных субъектов, нанятых с целью помешать нам, и личностей, заинтересованных в сохранении самого отвратительного учреждения.
Вдруг, содержатель отеля вошел ко мне в комнату и сказал шепотом: «Сударыня, я должен потушить свет; если позволите, я поведу вас в маленький чулан, где вы можете оставаться, пока толпа не успокоится; таким образом, я смогу утверждать, что вас в отеле нет».
Чтобы успокоить его, я приняла предложение. В тот же момент, как бы для подтверждения его слов, раздался страшный шум в моей комнате; стекла в окне, у которого я сидела, рассыпались вдребезги, и я едва успела броситься в сторону, чтобы уклониться от камней, посыпавшихся на пол. Через час наши друзья вернулись, но в каком виде! Одежда на них была разорвана, покрыта грязью и всякой гадостью, но никто из них не пал духом, все были бодры. Профессор Кембриджского университета Стюарт, воспользовавшийся коротким перерывом в своих занятиях, чтобы приехать помогать нам, порядочно потерпел: в него и в доктора Ланигея бросали столами и скамейками. Им тут же сделали перевязки; к счастью, поранения не были серьезны.
Надо упомянуть о том, что, приехав в Колчестер, мы отправились по обыкновению посетить знакомую семью квакеров. Госпожа Мариадж, известный член «Общества друзей», оказала нам самый сердечный приют; ее, по-видимому, ничуть не смущало предстоящее столкновение. До начала нашего похода была по ее инициативе устроена целая серия молитвенных собраний, в которых главным образом принимали участие женщины. Все мы вместе обращались с горячими молитвами к Богу, прося Его руководить нашим делом так, чтобы восторжествовало добро. Мы просили Создателя открыть глаза нашему правительству на огромное значение дела, из-за которого на нас сыпалось столько горьких упреков.
Позволю себе рассказать об одном случае, свидетельницей которого я была. Как-то вечером, возвращаясь с одного собрания, где были только женщины, я заметила человека, высокого роста, в потертой одежде, это был, вероятно, ремесленник, возвращавшийся домой после утомительного трудового дня. Рядом с ним шла его жена, маленькая, тощая женщина; ее худое, измученное лицо выражало отчаянную решимость. Она потрясала своим маленьким кулаком перед носом гиганта-мужа: «Теперь, Том, – сказала она, – ты знаешь, как стоит дело: если ты подашь голос за это животное, Сторка, я тебя убью!»
