— Кто этот Майков ваш? — спросил Болдин.
— Как кто? Художник, — сказал директор.
— Какой он?
— Как какой?
— Чем увлекается, что любит?
— Ах это. Ничего особенного. Немного, знаете, странный, несколько лет назад вдруг ушел с работы, все бросил, прекрасную квартиру и исчез, уехал. У него друг есть. Настоящий друг. Этот друг полгода потратил, чтобы найти его. И, представьте, нашел где-то на севере в скиту заброшенном, он там работал и жил там же год или целых два. Этот друг там тоже жил с ним.
— Как имя друга?
— Мне кажется, Веселовский, Костя Веселовский, а то у нас в Союзе есть еще Сева Веселовский, а этот — Костя.
— Запишите, — сказал Болдин Иванову, — Константин Веселовский. Так, продолжайте.
— Что же мне продолжать, я и так уже почти все сказал.
— Эту картину он писал на севере?
— Какую?
— Ту, которую только что принесли.
— Ах, эту, но вы не обращайте внимания…
— Я вас спросил, где он ее писал?
— Я не знаю, почему я должен это знать? — встревожился директор. Он вообще, чем больше говорил с этими уверенными людьми, тем больше тревожился, беспокоился, хотя, казалось бы, беспокоиться ему было совсем неотчего.
— На севере он пожил, пожил, — добавил директор, — а потом сюда приехал и живет здесь, на даче, это все, что я знаю.
— Он странный человек, — добавил вдруг директор.
— В чем же его странности? — насторожился Болдин.
— Да, в чем? — подхватил Иван Иванович. Он смотрел на директора своими грустными нежными глазками, и тот успел заметить, что глазки эти из грустных, немного скорбных превращаются по мере смотрения на него в острые и пронизывающие, знающие что-то о вас глаза. Такие глаза бывают у опытных психиатров. Говоришь с ним и невольно испытываешь к нему полное доверие и думаешь, какой он прекрасный человек, как он любит тебя, своего дорогого пациента, как хочет тебе помочь, а между тем знаешь, что в глазках этих есть какой-то подвох, что в момент они могут тебя ошарашить и доверие твое совсем опоганить.
— Он лечился? — неожиданно спросил Иванов.
— Как лечился?
— Я имею в виду алкоголь, психические заболевания?
— Что вы, что вы, это совершенно исключено. Он абсолютно здоровый человек, но только странный.
— В чем эти странности?
— Трудно сказать.
— Давайте я вам помогу, он суетлив, болтлив?
— Да нет.
— Задумчив, молчалив?
— Скорее, да.
— Очень хорошо. Не бывает ли эта задумчивость чрезмерной: часами сидит на одном месте, смотрит в одну точку, с людьми не встречается?
— Ну знаете, это с каждым из нас бывает, — сказал директор, а про себя подумал: «Придут такие трое, и не принять нельзя, а как поговоришь, задумаешься не то что на час, а на все четыре, и в точку уставишься».
