— А четвертая?
Директор, несмотря на то, что Иван Геннадиевич говорил не ему лично, а в воздух, видимо, сразу понял, что вопрос относится к нему, возможно, он даже заранее знал, что этот вопрос последует:
— Что? — сказал он.
— Гвоздь видите?
— Да, знаете, гвоздь, ээ…
— Картина четвертая где?
— Мы думали, что она не представляет для вас… Поэтому на некоторое время. В реставрацию, — зачем-то соврал директор. И сразу же подумал про себя: «Зачем врешь, дурак».
— Принесите, — сказал Иван Геннадиевич.
И когда директор исчез, отправившись за четвертой картиной, Иван Геннадиевич сказал:
— Ну что, Ваня, скажешь?
— Трудно сказать, сейчас четвертую принесут, хотя мне кажется, мне почему-то почти наверняка кажется, что это, может быть, то, что нам нужно. Я ведь четвертую видел уже, поэтому я вас сюда и притащил. Да надо ведь еще посмотреть этого Владимира Глебовича, получить, так сказать, его согласие и вообще пронаблюдать за ним, но все равно мне кажется — он подойдет.
— Имей в виду, Ваня, — сказал Болдин, — это, можно сказать, наш последний шанс.
— Несут, несут, — сказал Иван Иванович в ответ, обрывая разговор о шансе, — несут!
Действительно, директор и какая-то женщина в белом халате несли большую квадратную картину. Она была такой громоздкой, что одному человеку ее никак нельзя было бы унести. Директор и женщина подошли к стене и осторожно повесили картину на гвоздь, после чего женщина сразу же исчезла.
Картина была в чехле. Директор медленно снял его, и все увидели, что картина была необычайной. Она была абстрактной.
— Так! — удовлетворенно сказал Иван Геннадиевич.
— Так, так, — подтвердил Иванов.
— Похожа на наши последние образцы, — сказал Иван Геннадиевич почти шепотом, заставив директора с любопытством повернуть голову.
— Но их, заметьте, мы получили, так сказать, не совсем естественно, искусственно, что ли, после долгих работ, после жертв, и мы их не ожидали получить, а здесь — пожалуйста, просто так, и это самый обычный человек рисовал, наш современник, — сказал Иванов.
Непонятный этот разговор, видимо, значил для обоих нечто очень важное, потому что Болдин слушал внимательно и подтвердительно кивал головой.
Все замолчали и смотрели на картину. На ней, написанные разными красками, мерцали треугольники. Картина была создана так, что казалось, что треугольники летят на вас бессмысленной стаей, но где-то на переднем плане треугольники складывались и из них получался летящий мальчик. Он летел, закрыв глаза, прямо на зрителей. Картина так и называлась — «Спящий мальчик».
