Лечебное дело zyablikova | страница 104
Так же несколько раз я оказывал и Мише услуги личного характера, как то: открыть на три месяца больничный его приятелю, поработать за Мишу на суточном дежурстве, когда тот либо распивал по 0.5 на рыло с дежурным анестезиологом, либо сразу уезжал с дежурства "налево", либо сначала распивал, потом уезжал… ну и мелкое прочее, чего не упомнишь. Одно время мы активно перезванивались по работе, (сделай то, прими без очереди этого, сделай больничный маме моей новой любовницы) но после того, как я стал "нерукопожатным", Михалыч перестал отвечать на мои звонки или просить меня о чём-нибудь.
Раз или два, когда я его особенно "доставал", а громоотвод Валерон отсутствовал, Мишу "пробивало" и он сам приезжал ко мне в поликлинику (от дежурств в том гадюшнике, "травмпункте", я давно отказался). Оба раза от него попахивало алкоголем и он был небрит (бабы и водка уверенно вели Мишу "дорогой прямой").
– Снегиревич! Ты чо! – начинал он, сгоняя с места медсестру Таню и падая на её стул напротив меня. Больной, если был в этот момент в кабинете, улетучивался сам. – Чего ты выступаешь, не назначаешь курс, ты меня уже за…b@ал, почему у тебя всегда через жопу всё…
– Да ты что, Миша? – искренне удивлялся я и лез в верхний ящик стола. Там у меня всегда была припрятана бутылка эрзац-коньяку «Старый Кёнигсберг» для Валерона и "Хеннеси" для меня. Закрывал дверь на ключ и наливал коллеге "Хеннеси". – Что у тебя опять за голословные обвинения? Опять у вас zyablikov-редиска виноват? "У сильного всегда бессильный виноват…" Чуть что, сразу Косой? Поконкретнее нельзя, без фени, мы ж с тобой врачи всё-таки.
Выпив, Миша добрел. Вообще, он был стройный, прекрасно сложенный блондин слегка за 30, с выразительными коровьими глазами, обрамлёнными длиннейшими ресницами. Психологически же он застрял maximum на 15 – 17 годах. Суть претензий Районного рабиолога была ясной и абсолютно детской – посылая к нему больных, я отрываю его от оперативной работы, ибо у него в палатах много сложных больных, что я, сам не могу назначить эту грёбанную вакцину, ведь бешенство является особо опасной инфекцией, и когда бы "этот мудак" не пришёл, прививать-то всё равно нужно, и вуля я тут хыёбываюсь, и прочая, прочая, прочая. – Видишь ли, Миша, – отвечал я, наливая снова. – По Приказу № 297 предусмотрен очень жёсткий график прививок, и перенос даты не предусматривается, и даже запрещается. Приказ издан Минздравом Республики, стало быть, имеет абсолютную юридическую силу на всей территории РФ, во всех лечебно-профилактических учреждениях. Конечно, – поднимал я правый указательный палец вверх, – больной может не явиться вовремя, или вообще не явиться. Но это уже будут его проблемы. Наше дело – снять с себя ответственность. А для этого надо, – поднимал я левый указательный палец вверх, – чтобы Приказ трактовался всеми врачами однозначно, а не так – кто в лес, кто по дрова. Например, ты, как районный рабиолог, должен добиться, чтобы прививочный календарь составлялся раз и навсегда, дежурным врачом при первичном обращении. Вмени им это в обязанность, как всегда было. И пусть остальные врачи уже не имеют права вносить в него изменения, даже если там допущена ошибка в датах. И вся ответственность пусть лежит на этом дежурном враче. И предупредить мудака-больного, чтобы являлся вовремя, иначе никто ему прививки делать не будет. Вот и всё, ничего сложного, – я поднимал два пальца правой руки, Миша кивал, и я наливал ему на два пальца. – Ты вот посмотри на себя… сам сидишь, ни хера не делаешь, не контролируешь, а 40% к зарплате получаешь. Ещё и меня приходишь обвинять. zyablikov в гавне, а вы все в белых фраках. Пора бы понять, что со мной не пройдут эти номера у вас. – Снегирич, ну пойми – реально нет времени, – проникновенно отвечал Михал Михалыч. С каждой выпитой рюмкой его аденоидное лицо становилось всё прекраснее, а "славянский шарм" делался совершенно неотразим. – Операций полно, палат, все ж в отпусках, лето, дежурств вот, 9 в этом месяце. Лучше сам взял бы ночей пять, а то мы там реально задыхаемся. А ты только осложняешь нам работу своими выеbонами… я ж за этим столом сам год отсидел, знаю.