– Конечно, можно! – удивлялась Мила.
И Варвара осторожно прикасалась кончиками пальцев к поверхности лакированной мебели, хрустальной вазы, парчовой портьеры.
В сопровождении Милы и m-llе (для французского разговора) она прошла по «Усладе».
С присущей ей грацией и лёгким серебристым смехом порхала Мила, удивляясь удивлению Варвары. Стараясь полегче ступать в своих тяжёлых ботинках, шагала за нею Варвара, задыхаясь от волнения, от напряжения, от старания, с которым она произносила французские слова. М-llе, в высокой причёске, с сухим морщинистым лицом, рукою в кружевной митенке держала золотой лорнет и им показывала на вещи, названия которых произносила по-французски. Каждый раз Варвара должна была составить с этим словом коротенькую фразу.
Миле вскоре надоело сопровождать Варвару, и она убежала.
Затем гостью пригласили к завтраку, и она была представлена всем членам семьи.
Генерал более всего поразил воображение Варвары. Отец! Она мало видела отцов и как-то не думала о них вообще никогда.
Отец… Он подошёл к Варваре, тихонько позванивая шпорами. Казалось, эти звуки придавали его появлению нечто священное. Он, улыбаясь, приветствовал гостью, поклонился, потряс её руку, назвал её мадемуазель Варя и отошёл, казалось, сейчас же забыв о ней, о Варваре. Это был отец Милы.
До этого дня Варвара никогда не видела генералов вблизи. Квартальный надзиратель был для неё высшим воплощением человека в военном мундире.
Генерал… Варвара смутно поняла сердцем, что это он, именно он был опорой и источником счастья Милы. Высокий и стройный, наверное, очень сильный, он, казалось, одним своим взглядом, одним окриком мог бы обратить всю семью в бегство. Он же, видимо, никому в доме не внушал страха. Если верить Миле, он никогда не бил ни жену, ни прислугу. Мила даже удивилась такому вопросу и приняла его за шутку.
Но Варвара знала о существовании иных отцов, тех, что возвращаются домой пьяными в полночь; чьи дети, полусонные, разбуженные матерью, в страхе разбегаются прятаться у соседей; чьи жёны – законные жертвы – по неделям лежат полумёртвые от побоев. Но самый вид Милиной мамы показывал, что она никак не ожидает побоев. Вообще, видно было, что в этом доме никто никого не боялся, и мысль о возможности подобного существования на той земле, где жила и она, Варвара, потрясала её сердце.
Только тётя Анна Валериановна показалась ей строгой. Она одна посмотрела на Варвару долгим, действительно внимательным взглядом, не улыбнувшись при этом. Инстинктом Варвара поняла, что было «нечто» в этом особом внимании к ней. Что-то скрывалось в этих глазах, на лице, словно покрытом вуалью. Варвара испуганной мыслью отнесла тётю Милы в разряд своих врагов, тех, кто не хотел бы её видеть ученицей гимназии. Неизвестно почему, но ей показалось, что судьба её чем-то связана с этой женщиной. «Донесёт? – . испугалась она мысленно. – Поедет в гимназию и расскажет, что я была тут в гостях». Но помнились слова Милы, что ничего плохого для Варвары не случится, а если начальница и спросит, надо отвечать, что Варвара ходит на урок французского разговора с m-llе, за что, конечно, не полагается наказания.
