Оба мальчика Головиных учились в военной школе, в столице, и домой приезжали только на каникулы.
И затем в семье была Мила, для описания очарования которой у семейства недоставало слов.
Жизнь в «Усладе» состояла или из праздников, или из приготовлений к ним. Дни рождений, именин, годовщин соблюдали неуклонно. Рождество, Пасха, Масленица, как водится, праздновались неделями. Приезды и отъезды мальчиков, отлучки генерала по служебным делам – в столицы, на манёвры и инспекции, поездки тёти на симфонические концерты в Москву и за границу – всё это сопровождалось прощаниями, встречами, телеграммами, букетами, молебнами, подарками. Ежегодно давался бал на Святках, маскарад на Масленице, ёлка для детей. Осенью мужчины уезжали на охоту, женщины – в ближайший монастырь, на богомолье.
Жизнь разливалась рекою, быстрой, но светлой, но чистой. Над ней иногда появлялась тень житейских невзгод: обычные человеческие недуги, старость, – но в укладе привольной головинской жизни и они не казались большими несчастьями. Были и печальные проводы, например, в 1904 году генерал, тогда ещё полковник, уходил на войну. Но Головины не утратили военного духа: дом покидали мужественно, возвращались героями. Кое-кто оставался и на поле сражения, но в те, тогдашние войны, когда сражались грудь с грудью и враг был виден, и он был всё же человек – война и смерть не имели того мрачного безумия и слепоты, какое внесло в неё механическое оружие. И пока мужчины воевали, в доме шли молитвы, молебны, творилась милостыня, писались длинные, полные любви письма, виделись пророческие сны. И жизнь – полная, крепкая, в себе уверенная жизнь – шла своим чередом. Бичи человеческого сердца – страх без надежды, жгучее беспокойство бедняка, чувство непоправимой вины – не были знакомы «Усладе».
Из всех наслаждений и радостей жизни Головины больше всего любили быть дома, и одни – без гостей.
О, это ничем не заменимое счастье дружной семьи! Зимой провести вечер у камина, летом – при луне – на балконе! О, эти длинные-длинные чудесные вечера! Время, пространство, посторонние люди – всё отодвигалось куда-то, таяло, исчезало. Оставалась своя – лёгкая, бездумная, казалось, вечная жизнь. Она была так прекрасна, и – уверенно чувствовалось – ей не могло быть конца.
Вот они сидят на балконе. Они почти не видят друг друга. В парке запел соловей. Кто-то вздохнул.
– Мама, – спросила в полудремоте Мила, – скажи – он всё тот же самый соловей и прилетает к нам каждое лето, этот соловей? Или это уже его дети?
