Всего за неделю до этого нас с Раффлсом представили ему в Королевском боксерском клубе. Чемпион Соединенных Штатов в тяжелой весовой категории, он все еще был опьянен своими кровавыми достижениями по ту сторону океана и требовал новых побед на нашей земле. Но его репутация пересекла Атлантику быстрее самого Магуайра. Самые лучшие отели закрыли перед ним свои двери. Тогда он взял и роскошно обставил дом на Хафмун-Стрит, который не сдают и по сей день. Раффлс подружился с успешным дикарем, а я заметил его бриллиантовые запонки, его усыпанную драгоценностями цепочку для часов, его 18-каратный браслет и его шестидюймовый подбородок. Я вздрогнул, увидев, как Раффлс стал любоваться его аксессуарами со свойственным ему видом знатока, но его интерес имел совершенно иной смысл для меня. Я, со своей стороны, предпочел бы заглянуть тигру в пасть, чем связываться с Магуайром. И когда мы наконец отправились домой к нему, чтобы увидеть его трофеи, мне показалось, что я и вправду вхожу в логово тигра. Но логово, оказавшись со вкусом обставленным одной очень известной фирмой по последнему слову мебельной моды, действительно производило ошеломляющее впечатление.
Сами трофеи оказались еще большим сюрпризом. Они открыли мне глаза на более изящный аспект благородного искусства – бокса, в отличие от того представления, которое сложилось у людей по ту сторону Атлантики. Среди всего прочего нам было разрешено подержать в руках чемпионский пояс, усыпанный драгоценными камнями, который был подарком от штата Невада, а также золотой кирпич от жителей Сакраменто и серебряную статуэтку самого Магуайра, подаренную Нью-Йоркским боксерским клубом. Я и сейчас помню, как задержал дыхание, ожидая, когда же Раффлс спросит Магуайра о том, не боится ли он грабителей. Когда вопрос был задан, Магуайр ответил, что у него есть ловушка, способная поймать даже самого умелого взломщика живым, но при этом наотрез отказался сказать нам, что она собой представляет. В тот момент я не мог вообразить себе более страшную ловушку, чем сам хозяин дома, прячущийся за занавеской. Я без труда увидел, что Раффлс принял хвастовство боксера за личный вызов. Позже он даже не стал отрицать этого, когда я отчитал его за безрассудную идею – он решил обойтись без меня. Теперь я испытывал почти варварское удовольствие при мысли о том, что Раффлсу все же пришлось обратиться ко мне за помощью. И если бы не ужасный звук удара, который я слышал по телефону, я, возможно, даже остановился бы, чтобы восхититься той безошибочной проницательностью, с которой он выбрал именно сегодняшнюю ночь для осуществления своего замысла.
