– Мой дорогой друг, – воскликнул Раффлс, – я слышал, что вы пожертвовали сотню гиней на идею, которую так рьяно осуждали. Не отрицайте этого и не краснейте, всем все известно. Послушайте меня. В том, что вы сказали, конечно, многое верно, но мы обязаны нашему прошлому, и не важно, всецело ли мы одобряем идею или нет в наших сердцах.
– Это так, Раффлс, но факт в…
– Я знаю, что вы собираетесь сказать. Не говорите этого. Лишь один из тысячи будет столь щедр и лишь один из миллиона будет столь скромен, чтобы сделать пожертвование анонимно.
– Но почему вы думаете, что его сделал я, Раффлс?
– Все так говорят. Вы услышите об этом повсюду, когда вернетесь. Вы теперь самый популярный человек в городе, Насмит!
Я никогда не видел более благородного смущения, чем это неловкое, неуклюжее, сварливое смущение: все его морщины, казалось, разгладились, в раскрасневшемся нерешительном задумчивом лице было что-то совершенно человеческое.
– Я никогда в жизни не был популярен, – сказал он. – Я не хочу покупать свою популярность сейчас. Чтобы быть совершенно откровенным с вами, Раффлс…
– Не надо! У нас уже совсем нет времени. Они уже звонят в колокол. Ты не должен злиться на меня за то, что я раскрыл твой замысел, ты щедрый малый, Насмит, и ты молодец. До скорого, старина!
Но Насмит задержал нас еще на секунду. Его колебание закончилось. Внезапно его лицо озарил новый свет.
– Да? – воскликнул он. – Тогда я внесу еще сотню, пусть будет двести, черт побери!
Раффлс глубоко задумался о чем-то, когда мы шли на свои места. Он никого не замечал и игнорировал все реплики. Мой друг также не стал участвовать в крикете в первые полчаса после обеда, вместо этого он в конце концов пригласил меня пройтись по тренировочной площадке, где мы обнаружили два стула в стороне от шумной толпы.
– Как ты знаешь, Банни, меня редко одолевают угрызения совести за свои поступки, – начал он. – Но я испытываю сожаление еще с перерыва. Мне жаль бедного старого Ниппера Насмита. Ты заметил, как он буквально засветился от того, что впервые станет популярным?
– Да, я заметил, но ты не имел к этому никакого отношения, старина.
Раффлс покачал головой, когда наши глаза встретились.
– Нет, именно я ответственен за это. Я попытался заставить его признаться в ужасной лжи. Я заманил его в эту ловушку своими словами, и в этом отношении он почти попался. Затем, в последний момент, он нашел выход и смог примириться со своей совестью. И его вторая сотня будет уже настоящим подарком.
