На третий день, ближе к вечеру, когда Елизавета стала готовиться к отъезду, монах вошел в ее покои и, светясь от радости, показал письмо с печатями, кои он только что в спешке сломал.
– Благодарение господу, наконец-то я могу предоставить вам, сударыня, неопровержимые доказательства моего усердия и прозорливости! – торжествующе воскликнул он.
Мать принца Андрея с жадным вниманием прочла документ, а потом перевела на монаха взгляд, в котором читались остатки недоверия, – она все еще не решалась предаться переполнявшей ее сердце радости.
– Да, сударыня, поверьте своим глазам, раз уж моим речам вы довериться не пожелали, – горделиво вскинув голову, продолжал монах. В оживлении и радости лицо его казалось менее уродливым, чем обычно. – И это не игра чрезмерно пылкого воображения, не иллюзия слишком доверчивого сознания и не предрассудок слишком ограниченного разума. Этот план я долго обдумывал, со всей тщательностью подготавливал и ловко провел в жизнь! Это плод моих ночных бдений, предмет дневных размышлений и дело всей моей жизни! Я прекрасно понимал, что в Авиньоне у вашего сына много врагов, которые не желают, чтобы он властвовал, но знал я и другое: в тот день, когда я, от имени нашего принца, торжественно пообещаю упразднить законы, ставшие причиной охлаждения между Папой Римским и королем Робертом, несмотря на истинную набожность последнего, предложение мое будет принято, однако откладывал этот решающий шаг до последнего момента. И как видите, сударыня, расчет мой оказался верен: наши враги в замешательстве, а ваш сын торжествует!
Он повернулся к Андрею, вошедшему в это самое мгновение. Принц услышал последние несколько слов своего наставника, а потому в недоумении застыл на пороге.
– Входите, дитя мое! – обратился к нему монах. – Наконец-то наши чаяния исполнились, вы – король!
– Король! – повторил Андрей, не зная, радоваться ему, сомневаться или удивляться.
– Король Иерусалима и Сицилии! Сударь, вам нет необходимости читать этот документ, принесший нам известие столь же счастливое, сколь и неожиданное. Узрите правду в слезах вашей матушки, посмотрите, как она торопится обнять вас и прижать к своей груди! Узрите ее в восторженной радости вашего старого наставника, готового пасть к вашим ногам и поздравить с титулом, который он узаконил бы и своею кровью, лишь бы вы поскорее получили желаемое!
– И все же, – заговорила Елизавета, отрываясь от своих печальных размышлений, – моя тревога нисколько не утихла, и известие, о котором вы говорите, ничего не меняет в наших планах. Мы уезжаем!
