Между тем Злыдень перебирал непослушными пальцами свои покупки в разворошенном чемодане, а сам пристально вглядывался в лицо Петрухи. Кустистые брови его ползли на лоб.
— Что глядишь, Злыдень? Признал, наверно.
Тереха, услышав свое деревенское прозвище, окончательно убедился, что перед ним действительно сын Никона Сторожева, тот самый змееныш Петька. Он забыл о чемодане, свирепо вытаращил правый изувеченный глаз и, путаясь, второпях затвердил:
— Он, гражданин милиция. Ей-богу, он самый. Теперь я узнаю. Он украл мой чемодан. Рубите мою голову. Он весь вечер охаживал меня. Вишь, глаз-то у него? Воровской. Дайте-ка, я его стегану.
Пока Выжигин заносил свой мосластый кулак, Петруха коротким ударом хрястнул его в скулу, и мужик, распялив рот, бухнулся головой о стену.
— Гля, — закричал Тереха, — подорожник руку на меня поднял.
Он бросился на парня, но драться им не дали. Тогда Петруха выхватил из открытого чемодана увесистую банку с порохом и что было сил пустил ее в Злыдня — банка пролетела мимо его головы и со звоном высадила стекла обеих рам.
— Это еще не все, Злыдень, — тяжело дыша, сказал Петруха. — Не все.
— Не грозись, сопляк. Не грозись. Я тебя к ногтю — живо-два.
В краже Терехиных вещей Петруху не обвинили, но за разбитое стекло и грубость с дежурным осудили на десять суток.
Зоя Яковлевна, узнав об этом, весь день мучилась головной болью. У нее отекли подглазницы, правое веко, как всегда при сильном расстройстве, надоедливо подергивало. В месячном отчете она перепутала несколько цифр и, не выдержав, расплакалась прямо за рабочим столом.
Вернувшись домой, Петруха не узнал своей комнаты. В ней, кроме голого стола, кровати под каким-то старым суконным одеялом и стула, ничего не было. Даже стеклянная люстра с потолка была снята, и осиротевшая лампочка обливала белые стены каким-то знойным, утомительным светом.
Зоя Яковлевна сидела у себя в кресле и тонкими пальцами придерживала мокрую повязку на голове.
— Пришел, — не то спросила, не то отметила она, глядя воспаленными глазами на племянника. — Удивляешься обстановке? Говорят, ты какого-то инвалида обокрал. Так вот я боюсь, чтобы ты не сделал то же самое и с моей квартирой.
Воздух в комнате пах пылью и известкой. Петруха открыл окно, и на руку его упало несколько дождевых капель. В лицо пахнуло дымом. И ему захотелось немедленно, сейчас же, выйти из этой пустой, будто приготовленной к побелке комнаты. На улицу! А там — идти, идти и идти. Хоть куда, только прочь от этого опостылевшего дома.
