Петруха дернул Геньку за ногу, одетую в грязный с выпавшей пяткой носок, — тот замычал, сквозь сон выругался и утих, глубоко и ровно дыша. Петруха снова, уже сильнее и настойчивее, тряхнул Геньку. Крюк будто и не спал, быстро сел, откинул полушубок и впился острыми немигающими глазами в Петрухино лицо.
— Тебе чего? Ножа не пробовал, да?
Он выхватил из сенного мусора, сбитого в изголовье, небольшой финский нож с белой рукояткой, все так же глядя в глаза Петрухе, пополз на него. Петруха соскочил на землю — Крюк за ним. Но не успел Генька отпуститься от лестницы — Петруха ударил его наотмашь тыльной стороной кулака по лицу и свалил с ног. Не вставая, Крюк попросил:
— Не дерись, рыжий. Я после болезни. Твое все цело.
— Неси. Иначе душу из тебя вытрясу.
— Я только обуюсь.
Крюк залез обратно, сбросил вниз свои истрепанные туфли. Затем надел их и через огород, лежавший за сараем, спустился в овраг. Вернулся минут через двадцать, запыхавшийся, с заискивающей улыбкой на лице.
Только сейчас Петруха разглядел, что одежда Крюка ползет по всем швам. Рваный пиджачишко узок ему в плечах и прожжен на левом боку. Брюки затасканы, в мазуте и во многих местах починены белыми нитками. Только голубая рубашка, новая и чистая, чуточку помятая во время сна, имела праздничный вид и еще более подчеркивала убогость Генькиного костюма.
Сидели тут же, у сарая, на пустой собачьей конуре, и Петруха говорил:
— У тебя, кроме этой рвани, есть еще что-нибудь надеть? Ничего? Тогда возьми мои брюки, отпори внизу складку, и они тебе подойдут. Пиджак продай и купи по себе. А часы дай сюда. Это подарок.
— Слушай, Петруха, ты сидишь со мной и не боишься, ведь у меня вот он, нож-то. Сапану тебя — и готов.
— А вот этого не хотел, — и Петруха покрутил возле Генькиного носа кулаком.
— Здоровый ты стал, — восхищенно сказал Крюк, ощупывая взглядом Петруху. — Давай будем дружить. По рукам? Ведь я тебя еще ночью узнал, да, думаю, пошел он, с Волги бревна. Обдерем и шабаш. Тетка у него, думаю, богатая — купит племяшу новое, не вздохнет, не охнет. А ты вон какой — свояк парень. По рукам? Я не сержусь.
И Петруха почему-то обрадовался предложению Крюка. Начинавшийся день ничто не обещал парню, а теперь есть кому сказать слово — это уже хорошо.
Дружба не дружба, а что-то подобное ей обозначалось между Петрухой и Крюком.
