— Машенька, ну, подожди, — невозмутимо просит супругу Алексей Федорович и поднимает на нее свои тяжелые, воловьи глаза. — Машенька, ты знаешь прекрасно, что мы ремонтируем дачу. Не сегодня-завтра понадобятся деньги, а у нас они не припасены.
— Вы подумайте, он не может найти четыре-пять сотен на костюм мальчику. Ты пойми, Алик, на мальчика уже заглядываются девчонки: ведь ему семнадцать. А он ходит в каком-то детском пиджачишке. Сын директора. Я не могу…
— Ну, делай, как хочешь.
Чувствуя, что Алексей Федорович готов сдаться, жена подходит к нему и звонко целует его в лысый череп.
— Нет, ты скажи, Алик, по-доброму, чтобы я знала, что это от всего сердца.
Молотилов не любит поцелуев жены и, чтобы они не повторялись, встает с кресла, недоуменно разводит руками:
— Странно только, очень странно, как много идет денег на Владимира.
— Алик, помни всегда, мы живем ради него.
Сам Владик тем временем, заранее зная исход разговора между родителями, листает журнал мод. Надо сшить такой костюм, который ничем бы не походил на костюм стиляги. Узкие брюки и длиннополые пиджаки отжили свое: они примелькались, наскучили. Не на них же тратить дорогой темно-лиловый бостон, который Мария Семеновна высмотрела в универмаге.
Прошел стиляга — голенастого ветер под руки провел. А вот солидно и значительно идет высокий юноша. На нем бостоновый костюм. Фигура ладная, красивая, и костюм вылит по ней. В каждой складке простота, простота, доведенная до совершенства. Мимо не пройдешь, чтобы не оглянуться. В таком костюме можно и на комсомольские собрания и на танцы…
Но в красочном журнале нет никаких намеков на новые моды мужских костюмов, и Владик, коротая время, возвращается к модам женской одежды. Все дамы, населяющие журнал, худы и большероты. Они не нравятся юноше. Он дорисовывает их в своем воображении и переживает какое-то новое чувство тоски и беспокойства.
Когда в комнату на цыпочках вошла Мария Семеновна и сказала вкрадчивым шепотом: «Владечка, пляши», ему показалось, что мать подслушивала его мысли и теперь скажет: «А я знаю, о чем ты думал». Он вспыхнул и, скрывая смущение, выругался:
— Ни черта нет толкового в этом журналишке. Я, мама, все-таки хочу иметь костюм по фигуре. Эти дудочки пусть носят рахиты.
— Правильно, Владик. Мы с тобой сходим к надомнице Зосе Хомжик. Уж она сделает так, как нам нужно. К министру не стыдно будет явиться. Вот так, сынуля. Ой, я не могу. Я бегу в универмаг.
Вечером Мария Семеновна, счастливо мигая вдавленными глазками, шла к Зосе надомнице. Рядом с ней шагал рослый, плечистый сын — ее гордость. Марии Семеновне все время казалось, что на Владика заглядываются прохожие, что его провожают жадные девичьи глаза, спрятавшиеся в сборках оконных занавесок. На каменных ступеньках, уложенный от улицы Нижней на городскую площадь, встретились с Зоей Яковлевной Вигасовой. Поздоровались, и Молотилова, плавясь в улыбке, спросила без надобности:
