— Пётр Сергеич! — воскликнул я.
— Он самый.
— Товарищ капитан, — поправился я.
— Ну, ладно, пусть сегодня будет Пётр Сергеич. Эк, ведь, дом-то как разворотило!.. А ты как сюда попал?
— Шёл на Чёрный мыс ночевать. Из госпиталя выписался, а уехать не на чем…
— Тебе что, ночевать негде?
— То-то и есть, что негде.
— Ну, так идём ко мне. Итти-то можешь?
— Могу.
— Тут недалеко, рядом.
Капитан пошёл впереди, освещая фонариком и обходя рассыпанные на дороге камни. Я поплёлся за ним.
Пётр Сергеич не раз приходил к нам на корабль. Высокий, с серыми глазами, он всегда, бывало, напевал «Прощай, любимый город», шутил с матросами и офицерами. Со мною он тоже часто беседовал, и именно по его совету мой командир, товарищ Ковалёв, надумал отправить меня в Нахимовское училище. Я любил Петра Сергеича, и когда он меня однажды похвалил за что-то, я почувствовал себя на седьмом небе. Я знал, что капитан работает в таком отделе, который вылавливает всяческую погань, забравшуюся на советскую землю. Работа эта опасная. И за это я его вдвойне уважал.
Мы прошли несколько переулков, пробрались мимо проволочных заграждений и противотанковых надолб, нагромождённых посреди дороги. Наконец, подошли к разрушенному дому с сорванной крышей. Пётр Сергеич вошёл прямо в ворота. «Где же он тут живёт?» — подумал я. Он обернулся и знаком пригласил итти за собой. Мы пролезли через дыру в стене. Пётр Сергеич опять зажёг фонарик, и я увидел новенькую, недавно сколоченную деревянную лесенку, похожую на корабельный трап. Она вела куда-то вверх.
— Вот тут я и живу, — сказал Пётр Сергеич, поднимаясь по трапу. — Жилищный кризис, ничего не поделаешь.
Он вынул ключ и, повозившись у двери, отворил её.
— Входи, не стесняйся. Печку затопим, коптилку зажжём, ужинать станем. Ты, поди, голодный?
— Не-ет.
— Врёшь, знаю, что голодный.
Он зажёг коптилку, сделанную из пустой снарядной гильзы. Комната была большая и почти пустая. Посредине стоял стол, у стены — койка. В углу висело несколько шинелей и гимнастёрок Петра Сергеича и его штатский костюм. Всюду лежали книги — на столе, нра подоконниках, на полу, на койке.
— Удивляешься? — спросил Пётр Сергеич. — Я, брат, книги люблю. По всем дворам собирал. Есть хорошие.
Он снял шинель и аккуратно повесил её на гвоздик. Потом опустился на корточки перед печкой.
— Печка у меня, брат, с утра заряжена. Придёшь домой, чирк — и горит…
И действительно, в печке сразу запылал огонь.
— Садись, грейся.
Он подошёл к столу и, вынув перочинный нож, принялся открывать консервы. Нарезал хлеб, достал банку с маслом, пододвинул стул.
