XX век представляет. Избранные | страница 89



Название этого фильма звучало, хотя относилось к главному герою, как насмешка над героинями Саввиной. Они могли быть успешны социально, но эта успешность была лишь обратной стороной, сублимацией несложившейся частной жизни. В лучшем случае – Вера Комиссаржевская в «Красном дипломате» (1971) Семена Арановича или доктор-новатор из «Каждого дня доктора Калинниковой» (1973) Виктора Титова. В худшем – трагически неуместная в роли завуча Валентина Федоровна из «Дневника директора школы» (1975) Бориса Фрумина или жестоковыйная замдиректора НИИ Аникеева, зачищающая состав кооператива в «Гараже» (1979) Эльдара Рязанова.

Анну Сергеевну критики сравнивали с трепещущим на шквальном ветру листиком, со сжавшимся в ожидании удара зверьком. Аникеева научилась наносить удары сама, но в подтексте роли читалось, какой ценой далось это умение.

Ее героини сохраняли – каясь, убивая себя или покоряясь – внутреннее достоинство. Характерно, как Саввина отказалась играть в «Курочке Рябе» (1994) Кончаловского, продолжении «Аси Клячиной», справедливо увидев в сценарии издевку над героиней и, вместе с ней, над всем русским народом.

Бог весть, существует ли обратная связь между ролями и жизнью. Жизнь бывала очень жестока к Саввиной, но ей помогал парадоксальный юмор. Дорогого стоит история, как Саввина, приглашенная Федором Хитруком озвучивать анимационного Пятачка, не могла найти нужной интонации. И нашла ее, вслушавшись в речь Беллы Ахмадулиной, которая была, впрочем, не в обиде, что актриса «подложила ей не свинью, а очаровательного поросенка».

Татьяна Самойлова

(1934–2014)

Ну, вот и все. Нет больше Вероники, «девочки-бельчонка», чьи раскосые глаза и асимметричное лицо стали после триумфа фильма Михаила Калатозова «Летят журавли» (1957) в Каннах таким же всемирным символом СССР, каким через два года станет просоленная гимнастерка Андрея Соколова из бондарчуковской «Судьбы человека», а через четыре года – улыбка Гагарина.

«Откровение», «девочка-жизнь», «образ Вероники отпечатался в сознании как незарастающая рана», «вторжение чистого воздуха»: о Самойловой писали как о чуде. Сам – надрывный, если не истерический – фильм Калатозова и его соавтора-оператора Сергея Урусевского казался чудом. И в силу вопиющего антигероизма: первой на войне погибала любовь, и это было несправедливо, нечестно, непоправимо, несмываемо никакими слезами победной радости. И потому, что от Калатозова, мягко говоря, не интеллектуала, не лирика и не вольнодумца, никто такого кино не ожидал. А Самойлова была чудом внутри чуда, его душой.