Чего там только не было, в этих эпопеях.
И раздвоившаяся Земля, и невидимая, мистическая станция Мост, через которую осуществлялся транзит между мирами. И мальчики, превращавшиеся в «ветерки» – одушевленные вихри. И «те, кто велят» – «чужие», навязывающие свою волю людям. И прекрасный новый мир, где за любое преступление – пусть и по воле жребия – полагалось единственное наказание: смертная казнь. И изолированные от семей дети со сверхспособностями. И «биологические индексаторы» – прозрение грядущего страха перед всеобщим чипированием. И какие-то «бормотунчики» – мистические медиумы из палочек и праха, которым ни в коем случае нельзя было задавать вопросы, а только вслушиваться в их бормотание.
Но, при всей больной выморочности этой вселенной, в ней слышался гул столкновения миров, в которых изначально сосуществовал писатель, – повседневного «мрака» со «светом», неумолимо мутирующим в сторону мрака. Словно восхищавшая шестидесятников флибустьерская бригантина из стихотворения Когана налетела на айсберг – исчадие пост-панковской фантазии.
Василий Лановой
(1934–2021)
О Лановом можно сказать просто: самый красивый актер советского кино и один из самых красивых актеров кино мирового. Но сама по себе актерская красота ничто, если к ней не прилагается хотя бы одно из таких качеств, как ум, достоинство, верность основанным на жестоком опыте принципам, жажда мировой культуры. Хотя бы одно – а к красоте Ланового прилагались все эти качества.
В середине 2000-х на открытии какого-то скороспелого кинофорума он, намеченный на роль свадебного генерала, вышел на сцену вслед за вереницей деятелей культуры, рассыпавшихся в благодарностях спонсорам, администрации и вообще партии и правительству. Вышел, иронически вздернул бровь, развел руками: говорить не буду, лучше почитаю Пушкина. «Зависеть от царя, зависеть от народа? – Не все ли нам равно? Бог с ними». Вряд ли кто-то читал Пушкина, ощущаемого как современник и соратник, лучше, чем он.
Ленинскую премию (1980) он получил именно за чтение закадрового текста в «Великой Отечественной» – документальной эпопее Романа Кармена. Конечно, сцена и экран – это сцена и экран. Но и в жизни изощренная интонированность его речи изумляла, особенно если знать его биографию. Первым его языком был украинский, и даже когда он уже играл в Театре имени Вахтангова, великий Рубен Симонов беспощадно истреблял в его речи малороссийские интонации. А еще Лановой долго и жестоко заикался после того, как немецкий солдат – три детских года он провел в оккупации под Одессой – дал над его головой две автоматные очереди.
