Утопии клубов, по всем законам жизни и литературы – была обязана противостоять антиутопия. И – у меня, честно говоря, это до сих пор не укладывается в голове – такой антиутопией Крапивин объявил Советский Союз. В те годы за очернение советской действительности топтали во сто крат более безобидные произведения, чем сочинения Крапивина! Но алкающие жизни не по лжи «крапивинские мальчики» – а это словосочетание стало устойчивым – жили в странной, жестокой стране, где романтика а-ля Александр Грин и Павел Коган смешивалась с чернухой городского дна.
На улицах бесчинствовали банды хулиганов под водительством Кисы, Гусыни и Дыбы. В неназванном Городе, в котором угадывался Севастополь («Трое с площади Карронад», 1979), дети, по своей – с отчетливо суицидальным привкусом – инициативе, обезвреживали боеприпасы Великой Отечественной. Третьеклассник Воробьев («Та сторона, где ветер») тонул, спасая малышей со льдины.
Взрослые были для подростков, за редчайшими исключениями, смертными врагами. А подлинной семьей – неформальные военизированные клубы, в которых при желании можно разглядеть прообраз реконструкторского движения, но не только. Мужские фратрии, уже не комсомол, еще не гитлерюгенд, но что-то среднее, ритуализованное до фетишизма: для «мальчиков» страшнее смерти, скажем, отдать хулиганам без боя свои форменные ремни. Корпус романтических текстов Крапивина – гротескная, провокационная фиксация, доведение до абсурда межеумочный атмосферы 1970-х. Смущающая – и не только на современный испорченный взгляд – зацикленностью на острых мальчишечьих коленках и ключицах и почти (а иногда и не «почти») садомазохистским надрывом дружеских отношений.
Во «Всадниках» Сережу Каховского похищали (!) «адъютанты» (!!) подлого директора пионерлагеря (!!!). Но на выручку ему приходили загорелые всадники в буденовках, что казалось посмертным бредом Аркадия Гайдара. Но этот бред был безусловно прекрасен дикой, горячечной красотой. Фантастический, хотя и получающий бытовое объяснение эпизод – всадники-призраки оказывались студентами из стройотряда – связывал раннего и позднего Крапивина.
Ведь начинал он («Рейс „Ориона“», 1961) на страницах журнала «Уральский следопыт» как прозаик, работающий в русле оптимистической фантастики а-ля ранние Стругацкие. Окончательно же «рухнул» в фантастику Крапивин в трилогии «Голубятня на желтой поляне» (1983–1985), где мрачные глюки в духе уже поздних Стругацких сочетались с амбициозным желанием выстроить собственное мироздание. Желание это Крапивин реализовал в 1990-х в пенталогии «Мир Великого Кристалла», повлиявшей на новое поколение отечественных фантастов во главе с Сергеем Лукьяненко.
