По контрасту с признанием фильма, его главным актерам в национальной кинопамяти не просто не повезло: с ними приключилась жестокая, горькая несправедливость. Александра Белявского, сыгравшего молодого ученого Володю, современный зритель ассоциирует исключительно с красавчиком Фоксом из «Места встречи». А Уралову – его подругу Лену – помнит исключительно как Екатерину Великую из рекламы банка «Империал»: «Что это граф Суворов ничего не ест?»
Но недаром же капризный и непреклонный Хуциев отверг всех несомненных богинь своего поколения – от Анастасии Вертинской до Жанны Болотовой, – настаивая, чтобы Лену играла Уралова, и только она. Он не ошибся, хотя на счету Ураловой была к тому времени лишь одна второстепенная роль: она навеки осталась хуциевской Леной. Девушкой, прячущейся от теплого московского дождя в телефонной будке. Недоумевающей, как вернуть незнакомому сердобольному ловеласу куртку, которую тот набросил ей на плечи, в обмен на номер телефона, записанный на спичечном коробке.
А потом у Лены и того самого ловеласа Володи случилась чудесная, неприхотливая, но элегантная жизнь: «Денег у них не было, но зато был один маленький слон», – импровизировал Володя по утрам. А по вечерам они гуляли по Москве, веселились с друзьями или засиживались у костра под цинично-стоические байки рано поседевшего фронтовика «Алика с гитарой».
Праздник молодости почти незаметно обернулся капитуляцией. Не перед властью, на молодую жизнь никак не влиявшей, а перед самой жизнью, оказавшейся не светлым будущим, а именно что жизнью: компромиссы, рутина, обыкновенные смерти. Шутки профессиональных остряков уже не смешили. Взгляд в камеру, брошенный Леной, убегающей из кадра, казался призывом о помощи. Толпа поглощала людей: то самое «одиночество в толпе», о котором писали западные социологи, ощущали даже ветераны, встречающиеся в пронзительном финале у Большого театра. «Мне страшно, Володя», – проговаривалась Лена, приняв решение расстаться со своим мужчиной. Как, почему, с чего вдруг? Расставание мужчины и женщины – дело бытовое. Расставание с молодостью, с эпохой – бытийное. И что плохого в желании Володи «жить, как все», идти на безобидные ежедневные компромиссы?
Ответ на эти вопросы – простое, грубоватое, что называется, открытое лицо Лены-Ураловой. Живой упрек, женственный протест против того, чтобы ее идеальный мужчина «жил, как все».
Наверное, Уралова питалась на съемках собственным жизненным опытом, который был не только несравненно богаче, чем опыт профессиональный, но – даже для своего времени – экстремальным. Ленинградская девчонка пережила эвакуацию, окружение, партизанщину. Уралова вспоминала: «Мы лежим, уткнувшись в мох, а каратели с автоматами идут по поляне. Мою голову все время пригибают к земле, а я не могу оторваться от страшных теней на солнце».
