— Да нет... Кажется, не слышно про таких.
Капитан спросил, нельзя ли купить на ферме барана.
— Колхозного нельзя. А своего, пожалуй, продам.
— Сколько просишь?
— Три тысячи.
Байжан, словно бы нарочно, заломил несуразную цену. Но капитан, не торгуясь, достал из полевой сумки пачку денег.
— Получай пять тысяч. Для хорошего человека нам денег не жалко.
«Кому это нам?» — чуть было не спросил Байжан, но опять сдержался и с подчеркнутой жадностью стал рассовывать деньги по карманам, вызвав удивление на лицах жителей фермы, которые раньше вроде бы не замечали в нем корыстолюбия.
— Бери, аксакал, бери, — капитан снисходительно улыбался. — Еще больше дадим, если узнаешь что-нибудь о дезертирах. Понял?
— Как не понять...
Они ушли, уводя на волосяном аркане барана. А Байжан, окруженный односельчанами, долго смотрел им вслед. Шестьдесят лет прожил в степи Байжан, и эта прокаленная зноем, неласковая и скудная степь была его родной землей. В молодости он батрачил здесь у бая, в годы гражданской войны в партизанском отряде громил белоказаков и алашордынцев, сладкоголосых и скорых на расправу буржуазных националистов, которые хотели, чтобы в казахских аулах шло все по-старому, как при царе. Он многого не знал, этот седой колхозный бригадир из маленького, затерянного в песках чабанского поселка. Но он был умудрен годами, и жизнь наделила его зоркостью особого склада, зоркостью сердца. И когда странные пришельцы скрылись в барханах, он сказал одному из подростков:
— Скачи в аулсовет. Расскажи все, что видел. Скажи — чужие люди в степи!
Сообщение Байжана Атагузиева резко изменило ход поисков. Ближайшая оперативная группа на конях устремилась к ферме. Путь был не близкий, километров за семьдесят. Чекисты переправились вброд на левый берег Эмбы и вскоре случайно наткнулись на следы недавней стоянки. В лощине среди примятого типчака валялись окурки немецких сигарет, карандаш, сломанный примус.
— Наследили изрядно, — заметил пораженный беспечностью гитлеровских агентов сотрудник Гурьевского УНКГБ Шармай.
Шармай, возглавлявший опергруппу, знал, что в этой местности привал можно сделать только в урочище Саркаска, где в двадцати километрах друг от друга находились два колодца. Интуиция подсказывала, что вероятнее всего именно там можно застать непрошеных гостей. В надвигавшихся сумерках чекисты стали прочесывать степь. У первого же колодца они обнаружили свежеотрытые пулеметные ячейки, а когда, растянувшись редкой цепью, подъезжали осторожно ко второму, навстречу ударили плотные очереди из автоматов.
