Рядом с ней сидел парень в кожаной ковбойской шляпе и странном жилете, который он носил на голое тело. Жилет выглядел так, как будто много лет назад с парня сняли кожу, а тот, предавшись ностальгии, приклеил ее обратно. Хейзел не сразу поняла, что он вообще одет, потому что цвет и текстура его кожи и одежды совпадали. Белки глаз были светло-красными. Кажется, он достиг особой стадии умирания, бонусного уровня, который немногим удается разблокировать.
Тут Хейзел осенило: не обязательно чем-то болеть, чтобы выглядеть больной: если ее папе можно завести ненастоящую любовницу, почему бы ей не покрыться поддельными ранами? Бутафорские кровавые язвы? Может, так она сразу почувствует себя менее обайрониченной? Впрочем, сейчас ей хотелось общества так сильно, что зараза ее не пугала.
– Тут не занято? – спросила она соседа.
Он повернулся и смерил ее взглядом. Он представлял тот тип курильщика, который курит сигарету без рук с самого первого момента, как она оказывается во рту. Чтобы она не выпала, говорить приходится со сжатой челюстью сквозь сомкнутые зубы, как чревовещателю.
– Непохоже, что ты тут часто бываешь, – предположил он. – Личный кризис?
– В точку, – ответила Хейзел. Она осмотрела ряд бутылок на полке: некоторые этикетки щекотнули приглушенные вспоминания в ее памяти. Байрон не хотел видеть в доме никакой фирменной символики кроме гоголевской: глупый каприз, один из тех, что превращали Центр в другую планету. Работники столовой снимали все этикетки с еды и напитков, горничные избавлялись от всех марок на вещах. «Логотипы и прочая символика тянут из нас энергию», – говорил он.
– Я только что бросила мужа и переехала к отцу, – продолжала Хейзел. – У меня ничего не осталось.
Ее собеседник улыбнулся, потушил сигарету и протянул ей ладонь.
– Лучшее качество женщины. Приятно познакомиться. Меня зовут Ливер.
– У тебя в паспорте так написано?
– В каком из?
Кожа у Ливера была грубая, Хейзел как будто потерла руку пемзой.
– С удовольствием угощу тебя чем-нибудь покрепче, – сказал Ливер. Он подозвал барменшу резким свистом, и Хейзел вспомнился режим на колонке для медитаций с голосами тропических птиц. Колонку Хейзел с собой не взяла, как и прочие вещи. Ее новым звуком, решила Хейзел, будет тишина. Ее приобретением – отсутствие приобретений.
– Эта штука свалит тебя с ног, – заявил Ливер, закуривая еще одну. Небольшую банку, которую он пододвинул к ней, похоже, стащили из анатомического музея. Она выглядела так, как будто раньше в ней хранили медицинские образцы, и барменша вытряхнула их прямо перед подачей.
