Сестра подает ему тарелку — без мяса. Все холодное. И безвкусное.
— Ну как? Вкусно?
— Да.
Близнецы уплетают особые почки, маринованные в лимоне со специями. На гарнир — картофель по-деревенски с горошком. Мясное блюдо им явно по вкусу. При этом племянники то и дело с любопытством посматривают на дядю. Эстебансито подмигивает Мару. Маркосу вдруг становится смешно: он представляет, какая неразрешимая проблема встала бы перед сестрой, родись у нее оба ребенка мальчиками или, наоборот, девочками. Как бы она тогда подбирала им имена? А называть детей именами родителей — это нечестно. Это все равно что оставить их без права на личность. Они всю жизнь будут помнить, чьи они, кому принадлежат.
Двойняшки хихикают, подмигивают друг другу, перешептываются. У обоих не то грязные, давно не мытые головы, не то просто жирные от природы волосы.
— Дети, я прошу вас. К нам дядя в гости пришел, ведите себя прилично. Мы с папой ведь с вами договорились, что за столом — никаких шуток и перешептываний. Вы уже большие, вот и ведите себя как взрослые.
Эстебан-младший смотрит на дядю. В глазах мальчишки пляшут озорные искорки. Однако из этих искр не разгорается пожара слов, и говорить за брата приходится его сестре-двойняшке:
— Мы просто пытаемся представить, каким был бы на вкус дядя Маркитос.
Сестра сжимает нож, которым помогала себе управляться с едой в тарелке, и с силой втыкает ого в столешницу. Выглядит это — и звучит — устрашающе.
— Все, хватит, — командует сестра. Произносит она это четко, с расстановкой, не повышая голоса, но весьма убедительно.
Близнецы удивленно смотрят на нее. Маркосу пи разу еще не доводилось видеть, чтобы его сестра так реагировала на чьи-либо слова. Он продолжает молча жевать жесткий рис, испытывая неловкость оттого, что стал свидетелем столь некрасивой сцены.
— Я так больше не могу! Надоели они мне с этой дурацкой игрой. Сколько раз вам можно повторять: людей не едят! Вы что — дикари какие-то?
Последний вопрос она уже выкрикивает. Ее взгляд падает на торчащий из столешницы нож, и она вдруг стремительно убегает в ванную комнату — словно резко выйдя из транса и изумившись происходящему вокруг.
Мару (Марусита, как называет дочь его сестра) смотрит на кусок особой почки, наколотый на вилку, заговорщицки улыбается и подмигивает брату. Затем она произносит фразу, каждое слово которой звучит как лопнувшее, не выдержавшее сильного жара стекло, как карканье ворона, выклевывающего глаза падали на замедленной записи.
