— Я что могу оставить пост, — спросил я.
— Да! Лемке, тебя сменит…
Карл Лемке выполз из подвала, сонный и весьма раздраженный. Его можно было понять. Кому было интересно торчать не в свою очередь в карауле да еще на тридцатиградусном морозе, в то время когда все камрады сидят вокруг теплой печки и пьют французское вино, и режутся в карты.
Обер — фельдфебель, прикрыв огонь рукой, закурил старинную вишневую трубку. Он сделал две глубоких затяжки, и сказал, указав мне мундштуком на карабин:
— Дерьмо. оружие к осмотру. Я не хочу Петерсен, получить от тебя случайно, пулю в свой арийский зад…
Я передернул затвор. Удалив из патронника патрон, я показал пустое оружие Краузе. В этот миг на посту появился заспанный Карл Лемке. Он, как только меня увидел, стал канючить, как пожилой мюнхенский угольщик.
— Что ты, такое придумал Петерсен? Ты, что — решил нас покинуть, — спросил он, ворча под нос. — Не забудь, у «мамы» забрать свои консервы, а то он сука сожрет их ночью, под «плащ-накидкой», — сказал он, намекая на положенный мне паёк.
Во время перевода из одного подразделения в другой, Краузе давал каптенармусу предписание, по которому тот был обязан выдать убывающему суточный паёк. Паёк состоял из двух банок колбасного фарша и половины буханки хлеба или пол килограмма ржаных сухарей.
— Меньше разговаривай! Не тебе Карл, думать, куда и зачем переводится обер-ефрейтор Петерсен. Командованию виднее, — зло сказал обер-фельдфебель. Он сплюнул в снег кроваво красную слюну и удивленно сказал:
— Вот черт, только этого мне не хватало. В этом промозглом гадюшнике я, наверное, подхватил цингу.
Карл Лемке, равнодушно взглянул на кровавое пятно и не сдержался, чтобы не вставить свои десять пфеннигов:
— Герр обер — фельдфебель, вам, надо витамины кушай. Кто жрет лук и чеснок — тот не болеет цингой…
— Закрой свой гнилой рот — сопляк! Будешь ты, еще учить старину Краузе, что ему делать.
Я отдал Лемке тулуп часового, который мы надевали в карауле во время этих жутких морозов и караульные боты на толстой войлочной подошве.
— Гренадер Карл Лемке пост принял, — сказал он, стараясь показать из себя выдающегося служаку.
На прощание я пожал ему руку, и, пожелал удачи. На всем в то время не хватало удачи.
— Счастливо тебе камрад! Желаю не болеть и не пукать, — ответил Карл, как всегда ехидно и с какой-то идиотской подковыркой.
Через месяц я узнал от моих камрадов, что после моего перевода в разведку, пуля выпущенная русским снайпером, поставила в жизни Карла последнюю точку. По поводу его смерти, парни из нашей батареи пышных поминок не устраивали. Ни кто не жалел его. Карл Лемке — был отвратительной личностью. Он был из числа тех, кто с детства носил коричневую рубашку, стучал в полковой барабан, называя себя настоящим немецким патриотом. Мы знали, что в минуты фронтового затишья, он бегал к командиру карательного батальона — оберштурмфюреру SS Штаймле, который был его земляком. Карл ему не жаловался, но в разговорах нередко вспоминал имена камрадов, кто, по его мнению, разлагали дисциплину фривольными разговорами про войну и фюрера. За это его ни кто не любил. Многие парни опасались Карла, и поэтому были с ним всегда настороже. Новость о смерти Лемке, была воспринята в батарее, как господнее провидение.
