Ясону казалось, что этот осенний день спрятал где-то в углу безымянного переулка, шкатулку с невообразимыми драгоценностями, коварно поблескивающими и сулящими бессчетное, неизведанное доселе, счастье.
Трамвай со скрежетом распахнул свои двери и Ясон сразу прошел в конец полупустого вагона.
Через три ряда пустых сидений, сидел мужчина в возрасте, который напоминал индейца. Он медленно повернулся и посмотрел на Ясона. Длинная палка в правой руке, придавала ему еще большее сходство с вождем неведомого племени.
Ясон быстро включил камеру, направил ее на мужчину, когда тот отвернулся и незаметно щелкнул затвором. «Индеец» снова посмотрел на Ясона, тепло улыбнувшись ему.
Трамвай постукивая, медленно плыл по городу, раскрывая для задумчивого фотографа неведомую и манящую жизнь улиц.
Особая, неуловимая и таинственная атмосфера витала в воздухе.
Это был один из дней, когда Ясон чувствовал ноющую где-то в глубине сердца тоску, подогретую томными лучами полуденного солнца.
Он и сам не знал куда хочет попасть, поэтому решил выйти на следующей остановке.
Трамвай тем временем, пошатываясь вырвался из окружения зданий и пополз по причудливому старому мосту: его опоры, покрытые ржавыми подтеками, походили на костяные сочленения гигантского дракона.
Ясон жмурился от солнца и смотря из под полуприкрытых глаз на далекие, темно-синие воды широкой реки, думал о том, что чувствуют и переживают другие люди.
В детстве ему казалось, что каждый человек ощущает этот мир также ярко как и он.
Что солнечное, щемящее, удивительно тонкое и до боли чувственное мироощущение присуще и всем остальным. Но взрослея, общаясь с людьми и попадая в разные истории, он понял — нет, это не так.
Большинство смотрело на жизнь гораздо проще. Они ползли в своей обособленной плоскости и видели только лишь эту самую плоскость, тогда как он иногда выходил за пределы и видел ту же самую плоскость, но совсем с другой стороны.
Размышляя над разными неприятными и отталкивающими вещами, он лишь пытался понять их природу, заглянуть за толстую линию, очерчивающую пылающим кругом его собственное Я.
Что чувствует человек, заболевший ужасной, обезображивающей болезнью, медленно, день за днем съедающей его тело?
Что чувствовал тот, кому довелось лежать на поле боя с оторванными конечностями, посреди павших товарищей и угасающим взглядом провожать стаю черных воронов, всколыхнувших на мгновение отчаянную синеву неба?
Что он сам почувствует, когда наступит тот самый день?
