«Я вышел в отставку, о которой давно помышлял, как об отрицательном и неизбежном благе. Застой крови, а особенно слабость глаз, все увеличивающаяся от чтения при огне – буквально выгнали меня из службы. Боязнь за глаза – серьезная боязнь, а служба моя вся состояла в чтении. Прослужив 30 лет, я счел себя вправе успокоиться и отдохнуть, все, что мне теперь остается, так как свобода теперь для меня мертвое благо, которым я не могу воспользоваться производительно. К тому же я могу сказать про себя: „но не всегда мила свобода тому, кто к неге (т. е. к жалованью) приучен“ – понеже пенсия, благодаря Богу и царю мне назначенная, дает средства существовать, но без всякой неги, даже без хороших сигар, которые, если пожелаю курить[51], – должен выкидывать какие-нибудь литературные штуки, а между тем не чувствую к таковым никакой ни охоты ни сил…» (письмо от 10/22.II.1868).
Подводя итог, отметим: приходится благодарить судьбу, что она почти на десять лет определила Гончарова на службу в цензуре, причем на различных должностях. Благодаря этому сейчас появилось уникальное издание – максимально полный комплекс документов, освещающих цензурную службу одного лица на протяжении значительного промежутка времени, дающий возможность увидеть цензуру не с точки зрения авторов и редакций, и не во фрагментарных публикациях, связанных с судьбой конкретного издания, а «широким фронтом», начиная от сухого перечня текстов, поступивших на рассмотрение цензора, до внутриведомственной переписки. Остается лишь ожидать очередного тома теперь уже Полного собрания сочинений и писем К.Н. Леонтьева, который представит широкому кругу специалистов и интересующихся материалы деятельности другого цензора-писателя, на сей раз по Московскому цензурному комитету 1880-х годов.
9. Писарев. В свободе от опыта
[Рец.:] Д.И. Писарев в воспоминаниях и свидетельствах современников / Сост., подгот. текстов, переводы, коммент. и вступ. ст. В.И. Щербакова. – М.: ИМЛИ РАН, 2015. – 448 с.
Писареву досталась необычная не только жизнь, но и посмертная судьба. С одной стороны, громкая слава, многочисленные издания сочинений, с другой – он в рамках советского канона занимал положение «на крае», где-то там же, где и Лесков, – да, классик, но не бесспорный, включенный в школьную программу, но не удостоенный полного собрания сочинений. Лицо сомнительное – вроде бы борец с существующим строем, радикал, но радикализм его не социальный, апеллирующий к свободе индивида и к его праву на «реалистическое» устройство жизни (своей), и только исходя из этого – предъявляющего требования к окружающему миру, не устраивающего его в своей данности.
