-историю, становящейся событиями, бывшими до подлинного начала.
Переучреждение государства играет свою роль до сих пор, как избавителя от исторического невроза, кошмара долгих столетий распада Османской империи, когда быть турком значило быть подданным разрушающегося государства, с вечным «уже нет», проникнутого чувством бесполезности, обреченности любого усилия, против которого не люди, не отдельные события, не удача или неудача, а сам ход истории, когда любая победа в конечном счете также обернется поражением, новой утратой с еще непредвиденной стороны.
Кемалистам удалось создать второстепенную страну с сильным национализмом – на обломках империи учредить нацию. Разумеется, разрыв не был полным, и теперь чем дальше, тем сильнее присутствует стремление связать разорванную историю, возродить имперское прошлое, по крайней мере актуализировать спящие символы и образы. Но эта империя, которую «припоминают» турецкие исламисты, уж никак не продолжение Османской, той, что существовала не только помимо наций (еще не существовавших), поверх этничностей, но во многом – в свой блистательный период – и поверх конфессий. Когда накануне падения Константинополя прозвучали знаменитые слова о предпочтительности тюрбана папской тиаре, то они имели глубокий смысл: подчинение султану было отказом от собственного политического существования, при сохранении всех других уровней, тогда как выбор в пользу унии с Римом означал для константинопольских отказ от собственной идентичности: перестать быть государством (к тому же давно находившимся в вассальной зависимости от султана) или перестать быть собой.
Османская империя была рыхлой, вроде бы плохо управляемой, с территориями, каждая из которых имела свой особый статус и собственный способ управления, но все это, что превратится в слабость с конца XVII столетия, до того, в период расширения, было ее силой. Каждая провинция жила своей собственной жизнью, как и каждый квартал столицы, пользуясь роскошью почти не встречаться с центральной властью, появляющейся лишь в чрезвычайных случаях: мир, в котором сосуществовали греки, армяне, болгары, сербы, турки, сирийцы и т. д. Турецкий флот, одерживающий победы в XVI веке, состоит почти целиком из греков и других прибрежных жителей, армия в значительной части из славян, архитекторы – греки, армяне, итальянцы, перешедшие и не перешедшие в ислам.
Но чем слабее становилась империя, чем чаще она начинала терпеть поражения и утрачивать территории, тем меньше она могла позволить себе подобное разнообразие и в то же время не могла собрать себя в новое единство, работая уже на уровне индивидуальной принадлежности, а не членства общностей.
