— Ты напиши, когда устроишься, — сказал Кулаков.
— Конечно, напишу, — заверил я. — А ты сам-то думаешь на материк?
Кулаков пожал плечами.
— Хорошо там, где нас нет.
— А то приезжай ко мне, — сказал я. — Вот устроюсь, и приезжай.
— Поживем — увидим…
Мы курили, перебрасывались ничего не значащими словами, а время шло, и надо было закругляться. Я прижал к себе Дика, потерся носом о его лоб. Потом поднялся и взял чемодан. Дик смотрел на меня с беспокойством и, как всегда в таких случаях, тихонько-тихонечко поскуливал.
— Ты привяжи его на всякий случай, — сказал я Кулакову.
— Привяжу. Сейчас покормлю, а там всех привяжу.
— Ну, тогда бывай. Устроюсь — сообщу.
Мы пожали друг другу руки, и я пошел на пирс.
Прибыл я вовремя, на боте уже убирали шланги и готовились к отходу.
— Иди в кубрик, — сказал мне капитан, — там есть свободная койка.
По крутому, скользкому от рыбьей чешуи трапу я спустился вниз, отыскал кубрик, в котором никого не было, поставил чемодан. Над головой раздавался топот ног и слышался голос боцмана, кричавшего кому-то, чтобы он не ловил мух, потом в самом чреве бота заурчала машина, и в иллюминатор стало видно, как, отдаляясь, проплыла мимо бетонная, обросшая зелеными водорослями стена пирса.
Сидеть в такой момент в кубрике не хотелось, и я поднялся наверх. Бот малым ходом шел в сторону открытого моря. Прислонившись к теплому кожуху машинного отделения, я стоял и смотрел на удалявшийся остров. Все было знакомо на берегу — каждая тропка, каждый камень, и хотелось, чтобы кто-нибудь махнул рукой с берега.
Выпуская из трубы синие кольца дыма, бот довернул до курса и прибавил ход. Все хуже различались на пирсе фигуры людей и трещины на отвесном береговом утесе, все сильнее ощущалось мощное дыхание фарватера, где, как мокрые спины морских животных, перекатывались сероглянцевые волны.
И вдруг… Сердце громко стукнуло, и меня обдало жаром: на дороге, ведущей к пирсу, я увидел несущуюся что есть сил собаку. Низко пригнув голову, словно идя по следу, она кубарем катилась по разъезженной тракторами колее, не разбирая ни ухабов, ни рытвин с водой.
Дик!
Эх, Кулаков, Кулаков… Я же говорил — привяжи! Не мог сделать простого дела, и теперь Дик будет бегать по берегу до ночи, и какой-нибудь ловкач, вроде того сержанта, опять поймает его.
Но я тут же успокоил себя, подумав, что зря расстраиваюсь, Кулаков наверняка спохватится и побежит разыскивать Дика. А уж куда, догадаться не трудно — конечно, на пирс. Так что нечего хвататься за голову.
