Дик | страница 35
Но больше всего меня удивляла концовка: как бы долго ни выли собаки, они всегда умолкали разом, будто им подавался некий знак. Примеров такой синхронности в природе хоть отбавляй. Одновременно, как по команде, выпрыгивают из воды дельфины; одновременно поворачивает в стремительном полете птичья стая, например скворчиная, несмотря на то что в ней тысячи птиц, и невозможно представить, чтобы все они знали, когда надо делать поворот. Однако делают. Как? Получают условный сигнал? Но кто его подает? Какая-нибудь одна птица? А если эта птица погибнет в самом начале пути, тогда как? Или вектор направления птицам задает именно стайный полет? Не так ли обстоит дело и у собак? Какая-то одновременная связь между ними существует, но мы ничего не знаем ни о ее природе, ни о механизме действия…
Нынешним летом я все собирался наведаться к Кулакову на озеро и все не мог, но в один из дней все же наведался. Разумеется, с Диком. Увидев его, собаки пришли в неописуемую ярость. Расшатывая колья, к которым были привязаны, они выдирались из ошейников, и я представлял, какая заварушка началась бы, сорвись собаки. Но ошейники были прочные, а Кулаков быстро навел спокойствие. Конечно, оно было только видимое, собаки глухо ворчали и не спускали с Дика глаз, а он, вздыбив загривок, тоже порыкивал и кругами ходил возле меня. Чтобы не раздражать собак, я увел Дика в сарай, служивший Кулакову коптильней, а сам принялся за дела. В тот день Кулаков чинил упряжь, и мы просидели с ним часа три, тачая алыки и приноравливая их к потягу — длинному тонкому тросу, к которому алыки прикрепляются. Моя помощь была кстати, и довольный Кулаков одарил меня на прощание румяным рыбьим балыком.
В следующий выходной мы с Диком снова были у Кулакова, и я думал, что все повторится в точности — мы с Кулаковым поработаем, а Дик посидит взаперти, но Кулаков озадачил меня.
— Не надо, — сказал он, когда я хотел увести Дика в сарай. — Пойдем лучше покурим.
Он явно что-то надумал, потому что покурить можно было и здесь. Пожав плечами, я пошел следом за ним. О том, куда он направляется, я скоро догадался — к оврагу на берегу озера, а вот зачем, убей бог, не знал.
Мы спустились в овраг. На дне его протекала речушка, на которой была устроена запруда; вода возле нее была зеркальной, в ней стремительно шныряла серебристая форель, а в кустах по обе стороны речушки на все лады заливались птицы. Около запруды мы и сели, и Кулаков достал папиросы — свой излюбленный «Беломор». Я тоже закурил, делая вид, что ничуть не удивлен непонятным поведением Кулакова. На самом же деле я сгорал от любопытства.
