— Дик! — заорал я. — Вернись!!!
Куда там! До меня донесся лишь вой, каким воет собака, когда за ней по пятам гонится чужая свора.
Я остался один, но не ощутил ни страха, ни растерянности — злость буквально захлестнула меня. Трус! Раскормленный, жалкий трус! Ну погоди, вернусь — все бока обломаю!
Рассуждая трезво, самое время было повернуть назад и мне, но я же говорю, что злость ослепила меня, лишила всякого чувства осторожности, и я упрямо пошел дальше, помня только об одном — справа обрыв.
Я не знаю, по каким таким законам дул этот проклятый заряд, но кончился он так же неожиданно, как и начался, и я увидел, что и впрямь нахожусь в опасной близости от обрыва. До него было метров десять, не больше, и до меня явственно доносился тяжелый шум бьющегося внизу моря. Выходило, что, как ни настораживал я себя, а все-таки забрал вправо. Впрочем, так и должно быть, поскольку давно известно, что у большинства людей шаг левой ногой больше, чем шаг правой, и если идти безостановочно и не иметь перед глазами ориентиров, можно описать громадный правый круг и вернуться на то место, из которого вышел. Так что я мог запросто свалиться в море, не выдохнись вовремя заряд.
Оставшийся путь я прошел без всяких приключений, а всю обратную дорогу меня подгоняла сладостная мысль о близкой расправе над Диком. Что я сделаю с ним, я еще не знал, но утешал себя тем, что казнь отыщется, едва я увижу этого подлого труса. И уж тут буду беспощаден!
Но все произошло совсем не так, как я это рисовал в своем распаленном воображении. Я был уверен, что обнаружу Дика у крыльца, где он обычно меня встречал, но там его не оказалось. Я заглянул под крыльцо, обошел вокруг дома. Никого. И тут я встревожился и забыл о всяких планах мести. А вдруг Дик и не прибегал? Потерял со страху дорогу да и свалился с обрыва? Он же никогда не ходил со мной этим путем.
Я не знал, что делать, и уже готов был бежать на поиски Дика, но в этот момент увидел его. Он выглядывал из-за угла сарая, как воришка, который знает, что его накрыли и сейчас будут сечь. Он раскаивался — об этом говорил весь его вид — и был готов понести наказание.
Ситуация складывалась трагикомическая. С одной стороны, я был зол «как тысяча чертей», а с другой — меня разбирал смех — уж очень потешно выглядела виноватая физиономия Дика. А когда человек начинает выбирать между смешным и серьезным, считайте, что ничего путного он не сделает. Я знал это по себе, однако пар у меня еще оставался, и его требовалось выпустить.
