— Болат!
— Здравствуй, Салимат! Как хорошо, что ты увидела меня. Я уезжаю на дальние пастбища.
Она опустила глаза, затеребила косу.
— Мне скучно будет без тебя, Болат.
— Мне тоже. Но я, может быть, приеду повидаться. Конь у меня добрый…
— Салимат! — послышался из дома сердитый оклик отца.
— Я жду тебя, Болат! — шепнула она и побежала в саклю.
Бекболат рванул повод и поскакал на усадьбу мурзы.
По широкому току с тяжелым скрипом катится каменный каток. Его тянут два вола — рыжий и бурый. Их ведет молодой парень. На нем залатанная черкеска, такая же ветхая рубашка, домотканые, из грубой шерсти штаны. На ногах чувяки из воловьей кожи. Они так истрепаны, что из правого, как суслик из норы, выглядывает большой палец. Поля старой войлочной шляпы нависают над загорелым до черноты лицом.
Волы идут лениво, сонно, и парень часто замахивается на них кнутом:
— Соп-сабы, соп-сабы!
Работа однообразная, нудная, и парень напевает себе под нос:
Э-ей, быстрее, эй, быстрее
Катись по току каток,
Катись, как с горы,
Хлеба нам побольше намолоти…
Соп-сабы! — покрикивает он на волов, и снова тянет свою песню.
Нурыш-агай, мужчина лет за сорок, молча подбрасывает деревянными вилами необмолоченные стебли под каток. Временами он смотрит, как отливает золотом на солнце просо. Потом не выдерживает, берет зерно в руки и благоговейно пересыпает из ладони в ладонь.
— Машалла! — одобрительно говорит он. — Хорошее просо уродилось нынче, Батырбек!
— Уродилось, да не у нас! — восклицает парень. — Батока-мурза да Кабанбек всю зиму будут есть сюк[12], а ты, агай, ус сосать!
Оба они бедняки, батрачат то у мурзы, то у Кабанбека. Нурыш гладит длинные рыжие усы — единственное его богатство! — горько улыбается. Потом тяжело вздыхает:
— Видно, так угодно аллаху. Не будем гневить его, Батырбек, ему виднее, как и что делать…
Но Батырбек уже не слушает, он, кажется, забыл про волов, свою обязанность погонщика, встал как вкопанный и, подняв над глазами ладонь козырьком, всматривается в даль.
— Клянусь именем матери, это мой друг Болат скачет на своем Елептесе! — воскликнул он. Широкое, скуластое лицо его озарилось улыбкой. — Джигит! На самого Кабанбека выхватил каму, когда тот хотел ударить его нагайкой! Молодец!.. Как давно я его не видел!
Вот уже два месяца, как Бекболат пасет чистокровок далеко в предгорьях. Вчера вернулись из Кобанлы соседние табунщики и сказали, что заболела Кани. Бекболат попросил их присмотреть за его табуном и помчался в аул.
