Отказались от второго этажа, комнаты там сдавали жильцам. Платили те через пятое на десятое, но хоть какой-то доход.
Н-да, положение. А тут еще двое нахлебников им на шею. Ну, да ладно, как-нибудь образуется. Все-таки теперь в доме двое мужчин.
С продуктами в Самаре было полегче, чем в Москве: мать замесила тесто для пирога с капустой, значит, хотя бы мука у них была. Из ледника притащили варенье, закрученное пергаментной бумагой с цифрой «1916» на крышке. Надо же, она-то считала, что по ней все глаза выплакали, а они, оказывается, в это время банки закручивали! Но зато теперь у них есть варенье! Мамино! Так что все правильно: нечего горевать, тем более, что она живая и здоровая. Лучше делом заниматься. Вон, что на столе творится! По московским понятиям – пир горой.
Пока суетились, резали начинку, мать искоса все поглядывала на Клодет. Ну, спрашивай, спрашивай, ничего страшного, хочется ведь узнать, что это за офицер со мной! Наконец мать решилась:
- Клав, вы с ним…
- Да, мам, муж и жена.
- Венчанные?
Все, приехали.
- Нет, гражданские.
Мать поджала губы.
- В грехе, значит, и разврате. Вот же Господь наградил дочерями, что та, что эта.
Юлия подмигнула, мол, ничего сестренка, я уже привычная, теперь и ты привыкай. Ну, это мы еще посмотрим, кто к чему должен привыкать.
- Мама, этот человек – мой муж перед Богом и перед людьми, понятно? И я не считаю, что наши отношения как-то изменятся от того, сходим мы в церковь, или нет. И венчанные расходятся, и невенчанные до старости живут.
- Ну-ну!
Мать отчаянно раскатывала тесто. Юлия вступилась за сестру:
- Мамочка, ты посмотри, какое время вокруг! Какие свадьбы, какие венчания? Тут друг друга бы не поубивать, да мужчин наших прокормить. Пройдет смутное время, тогда уж и сделаем все чин по чину. И внуков тебе нарожаем. Хорошо?
- Что с вами сделаешь? Сейчас уж ничего не попишешь, нам, матерям, только терпеть и остается. Кто ж вас, кроме этих-то, теперь замуж возьмет, порченых.
Юля прыснула, подняв легкое мучное облачко. За ней засмеялась и Клодет. Господи, а ведь как хорошо дома-то!
- Смешно им, свиристелкам, - все ворчала мать. – Мать им устарела. Вспомните, что я говорила, да поздно будет. Слава Богу, отец до такого позора не дожил, смотрит теперь на вас сверху, горюет.
Девушки, не стесняясь, хохотали. Юля обняла мать, прижалась к ней. Та похлопала ее по плечу, испачкав белым. Притянула к себе Клодет.
И вечером постелила им с Андреем вместе.
