Въ Полтавѣ стало больше богатыхъ людей, больше семействъ, у которыхъ внѣшняя обстановка напоминала какую-то «Европу». И если въ концѣ 60-хъ годовъ самыми богатыми евреями были портные, то къ концу 70-хъ годовъ ихъ превзошли часовыхъ дѣлъ мастера, они же ювелиры, но съ той разницей, что тѣ портные, исконные евреи, благочестивые и глубоко преданные традиціямъ, стремились понять слово Божіе, обучить ему и своихъ дѣтей, выписывали для этого меламедовъ изъ Литвы; новые же богачи не считали нужнымъ обучать своихъ дѣтей еврейскому языку, библіи и вообще чему-либо еврейскому. Они признали себя свободными отъ всякихъ традицій и полагали, что приглашеніе гувернантки для обученія французскому языку есть высшее проявленіе культурности. Я давалъ уроки въ домахъ такихъ евреевъ, и меня приводила въ ужасъ пустота жизни этихъ людей, у которыхъ стремленіе къ обогащенію было главнымъ стимуломъ жизни и не оставляло мѣста для стремленія къ обогащенію ума и проявленію души.
Еврейской интеллигенціи въ дѣйствительномъ смыслѣ слова въ Полтавѣ за эти 10 лѣтъ не прибавилось. Пріѣхалъ одинъ-другой новый докторъ еврей, прибыло нѣсколько землемѣровъ — евреевъ, но ничего общаго съ еврейскими интересами они не имѣли. Никакой еврейской общественной жизни не было и въ концѣ 70-хъ годовъ. Полтава не имѣла тогда еврейскаго общественнаго дѣятеля, не было лица, которое, если не по праву, то хоть по собственному желанію считало бы себя представителемъ еврейскихъ интересовъ. Этимъ Полтава, какъ и другіе, насколько знаю, малороссійскіе города, отличалась отъ городовъ Литвы и даже Волыни. Когда я впослѣдствіи, уже въ Петербургѣ, сталъ заниматься общественными еврейскими дѣлами, я увидѣлъ, что во всѣхъ болѣе или менѣе крупныхъ городахъ Сѣверо- и Юго-Западнаго края и Бѣлоруссіи имѣлись отдѣльныя личности, которыя считали себя обязанными пещись объ интересахъ своихъ общинъ. Когда было нужно обратиться къ содѣйствію мѣстныхъ людей для той или другой обще-еврейской надобности, то было извѣстно, къ кому надлежитъ обратиться за нужной справкой, кому поручить то или другое дѣло. Но мы были въ Петербургѣ всегда безпомощны въ отношеніи малороссійскихъ городовъ. Въ малороссійскихъ городахъ понятіе о культурности связывалось съ богатствомъ, богатство связывалось съ отреченіемъ отъ еврейскихъ традицій и обычаевъ.
Въ Литвѣ и въ Юго-Западномъ краѣ, напротивъ того, еврейская ортодоксія давала культурные элементы, которые поддерживали связь съ народной массой; была чисто еврейская интеллигентность, были традиціи, существовала истинная духовная аристократія. Въ малороссійскихъ городахъ не было никогда именитыхъ раввиновъ; мало того, о нихъ въ Полтавѣ еврейское населеніе ничего и не знало. Только хасидская часть знала своихъ цадиковъ; но цадики эти не только не отличались еврейской ученостью, но даже во многихъ случаяхъ обнаруживали невѣжество въ еврейской письменности, кромѣ каббалистической. Достаточно сказать, что въ Полтавѣ не было извѣстно о такихъ людяхъ, какъ Салантеръ въ Вильнѣ; тамъ не знали имѣвшаго такое большое вліяніе на народныя массы въ Литвѣ ковенскаго раввина рабби Ицхока-Эльхонона; даже я, прожившій всю свою юность въ средѣ чисто еврейской, гдѣ было столько разговоровъ о знаменитыхъ раввинахъ прежняго времени, впервые о ребъ Ицхокъ-Эльхононѣ услыхалъ въ Петербургѣ, уже будучи студентомъ.
