. Но для Г. Б. Сліозберга звѣзды все еще звѣзды, храмы — храмы, и, входя во храмъ, онъ свой обычный всепроникающій юморъ оставляетъ за дверью.
И еще одна черта: большой дворянинъ духа. Это еще встарину я слышалъ у людей, отъ него такъ или иначе зависѣвшихъ. «Если Сліозбергъ о чемъ нибудь съ вами сговорился, онъ будетъ толковать сговоръ такъ, какъ вы его толкуете, щедро, безъ мысли объ отговоркахъ». — «Съ нимъ легко», говорили мнѣ самые робкіе, — «онъ-то самъ не въ халатѣ васъ принимаетъ, но вамъ какъ будто сразу предлагаетъ: вообразите, что вы въ халатѣ, и давайте разговаривать, какъ два старыхъ однокашника». Гобино гдѣ то сказалъ, что во всѣхъ сословіяхъ попадаются люди, которымъ пристало называться «сынами шаха»: всѣ тѣ, о которыхъ можно разсказать такую сказку, чтобы стоило ее послушать и передать дѣтямъ; гдѣ они выросли, не важно, можетъ быть и на чердакѣ, но Богъ такъ устроилъ, что чердакъ былъ дворцомъ. Ихъ можно узнать по двумъ признакамъ: ихъ слово прочнѣе пергамента, — и босякъ, стоя предъ ними, чувствуетъ себя тоже бояриномъ.
«Еврейскія» ли все это черты? Право не знаю; никогда не задумывался о томъ, національна ли сущность этической нашей природы, и не собираюсь задуматься. Когда Натану мудрому кто то въ восторгѣ сказалъ: «вы — истинный христіанинъ», старикъ отвѣтилъ (Поссартъ произносилъ это съ легкой лукавой улыбкой): «>Wohl uns! Denn was mich Euch zum Christen macht, das macht Euch mir zum Juden…» Но и того нельзя забывать, что, если сказываются на насъ, и тяжело, вѣка внѣшняго униженія, то не могутъ не сказаться и вѣка духовной муштры, которая, по всенародности своей, даже въ Китаѣ себѣ не видала подобной. Когда предки древнѣйшей изъ династій Европы еще не знали облика буквы, наши дѣды съ малолѣтства переживали споръ Гиллеля съ Шаммаемъ. Даромъ и это не проходитъ, семьдесятъ поколѣній тренировки духа надъ проблемами добра и зла, совѣсти и права. «Сыны шаха» есть у всѣхъ народовъ; у насъ рѣже, говорятъ, чѣмъ у другихъ — но, въ сущности, если бы не трагедія внѣшней нашей исторіи, у насъ-то имъ, собственно, и мѣсто.
Въ гражданской душѣ Г. Б. Сліозберга есть одна сторона, о которой я судить не компетентенъ: культъ отечества и самое понятіе отчизны мы переживаемъ по разному. Я, впрочемъ, знаю не мало твердыхъ сіонистовъ, которые могли бы взять у него съ пользой урокъ теплаго и родного отношенія къ коллективному подвигу, совершающемуся въ Палестинѣ; и съ еще большею пользой — урокъ пониманія сути и размаха сіонистской идеи. Но дѣло не въ томъ. Чувство родины есть не признаніе и не симпатія, а стихійная эмоція, съ которой спорить невозможно; и даже обсуждать ее не можетъ человѣкъ, магнитный полюсъ котораго лежитъ въ другой широтѣ. Россія для Г. Б. Сліозберга — основная субстанція всѣхъ его помысловъ и мечтаній въ сферѣ общественнаго и государственнаго бытія; притомъ она, въ его представленіи, не есть и никогда не была твореніемъ одного только русскаго народа, — весь секретъ и залогъ ея величія въ томъ, что она —
