Семья, въ которой я выросъ, представляла на общемъ фонѣ полтавской еврейской жизни исключительное явленіе. Мой отецъ, тонкій талмудистъ, со склонностью къ философствованію, большой мечтатель и жизнерадостный оптимистъ. Для него не было настоящаго момента, онъ всегда жилъ будущимъ. И это будущее рисовалось ему въ розовыхъ краскахъ. Онъ легко воспламенялся, приходилъ въ энтузіазмъ, загорался, какъ отъ искры, отъ удачной мысли. Мечталъ онъ не только про себя, но и вслухъ. И не разъ приходилось мнѣ подслушивать его мечтанія, сосредоточенныя на мнѣ, — на ребенкѣ, по его мнѣнію, исключительныхъ способностей. Честолюбіе его въ отношеніи меня не шло, однако, дальше того, что я стану красой Израиля въ смыслѣ еврейской учености. Его дѣйствительно безконечная любовь ко мнѣ и проявляемая имъ нѣжность, необычная въ еврейской ортодоксальной семьѣ, не мѣшала ему быть въ отношеніи меня крайне взыскательнымъ, требовать отъ меня, начиная съ пятилѣтняго возраста, самаго строгаго исполненія всѣхъ сложныхъ обязанностей благочестиваго еврейскаго мальчика: утренняя, предвечерняя и вечерняя молитвы, обязательное благословеніе имени Божія передъ ѣдой, передъ питьемъ, молитва передъ сномъ и еще одна утренняя молитва при умываніи. Не было у меня момента въ теченіе дня, который не былъ бы пріуроченъ къ какой либо религіозной обязанности. Я чувствовалъ себя опутаннымъ въ сѣти велѣній и запретовъ. И все это на сѣромъ фонѣ крайне бѣдной обстановки (мы жили въ 1–2 комнатахъ, въ составѣ не менѣе 5–6 человѣкъ семьи). Нужда была постоянная; съ тревогой моя мать встрѣчала еженедѣльно день четверга, когда, въ виду приближающейся субботы, необходимо было сразу затратить на базарѣ не менѣе 3–4 рублей. На меня угнетающе дѣйствовали неимовѣрные труды больной матери, нѣжно мною любимой, типичной еврейской женщины-страдалицы. Не было у меня дѣтскихъ радостей; не помню, чтобы я былъ когда либо обладателемъ игрушки. Я исполнялъ только обязанности, и никакихъ дѣтскихъ правъ мнѣ не предоставляли. Меня со всѣхъ сторонъ невидимыя нити притягивали къ Божеству, отъ котораго зависитъ каждый мой шагъ. Я постепенно становился маленькимъ мистикомъ. Я вѣрилъ, что во мнѣ два духа — духъ добра и духъ зла; въ борьбѣ между ними долженъ побѣдить духъ добра, и рѣшить побѣду долженъ я, какъ бы посторонній этимъ двумъ борющимся силамъ. Я отчетливо припоминаю, что на каждомъ шагу я предавался оцѣнкѣ, является ли данное мое желаніе результатомъ внушенія духа добра или духа зла. Разсказы о геенѣ, ожидающей грѣшника, картины рая, открывающаго свои двери праведнику, меня сильно волновали. Вѣрилъ я и разсказамъ о злыхъ демонахъ, о нечистой силѣ, подстерегающей человѣка и улавливающей его въ свои гибельныя сѣти, и вообще всему тому, что обычно разсказывается въ хассидской средѣ и составляетъ отраженіе мистическаго настроенія и каббалистической учености. Я съ ранняго дѣтства привыкъ чутко провѣрять собственныя побужденія, былъ пріученъ къ постоянной самокритикѣ и самонаблюденію. Къ счастію, я былъ окруженъ цѣлымъ моремъ заботъ обо мнѣ, какъ со стороны отца и матери, такъ и со стороны дѣда по матери и обѣихъ бабушекъ.
