Возвращаюсь къ полтавской интеллигенціи. Самымъ виднымъ интеллигентомъ[2] былъ Емельянъ Мандельштамъ и члены его семьи. Родомъ изъ Жагоръ, близъ Курляндіи, Мандельштамъ былъ совершенно онѣмеченный еврей; въ семьѣ разговорнымъ языкомъ былъ нѣмецкій. Поселился онъ въ Полтавѣ давно и занимался оптовой продажей пушного товара. Я помню его уже довольно преклоннымъ старикомъ. Старшій сынъ его Леонъ, упомянутый выше, врачъ, считался однимъ изъ модныхъ докторовъ въ Полтавѣ, лечилъ «даже» губернатора, и состоялъ помощникомъ губернскаго врачебнаго инспектора. Другіе сыновья, за исключеніемъ Макса, при мнѣ въ Полтавѣ не бывали, — кромѣ послѣдняго, окончившаго гимназію года на два раньше меня и умершаго, будучи студентомъ. Старшая дочь Мандельштама жила въ Полтавѣ, замужемъ за нотаріусомъ Гурвичемъ, однимъ изъ первыхъ евреевъ, допущенныхъ на должность нотаріуса; это былъ виленскій выходецъ, въ молодости обладавшій большой еврейской эрудиціей, но потомъ совершенно отстранившійся отъ всего еврейскаго. Мандельштамъ жилъ въ собственномъ домѣ, его нигдѣ нельзя было встрѣтить, и въ городѣ ходили легенды о его необъятномъ образованіи и учености. Впослѣдствіи я бывалъ у старика. У него была значительная еврейская библіотека, и любимымъ его занятіемъ было чтеніе философскихъ книгъ. Изъ бесѣдъ съ нимъ я, припоминаю, вывелъ заключеніе, что онъ самъ готовитъ какое-то сочиненіе, нѣчто вродѣ комментарія къ пророкамъ; но манускрипта я не видѣлъ, и послѣ его смерти (въ самомъ концѣ 90-хъ годовъ) не слышалъ ни отъ членовъ его семьи, ни даже отъ М. Е. Мандельштама въ Кіевѣ, съ которымъ сравнительно часто встрѣчался при наѣздахъ въ Кіевъ, о какихъ либо матеріалахъ, оставшихся послѣ его отца. — Въ домѣ Мандельштама бывали христіане, въ особенности молодые люди, товарищи его младшаго сына. Это былъ, можетъ быть, единственный музыкальный домъ въ Полтавѣ. Младшая дочь была видной піанисткой. Изъ евреевъ у Мандельштама никто не бывалъ, дѣти его также въ еврейскихъ семьяхъ нигдѣ не бывали, и такимъ образомъ, этотъ единственный еврейскій культурный домъ, въ которомъ все дышало дѣйствительной европейской цивилизаціей, не имѣлъ никакого вліянія на культурный уровень евреевъ въ Полтавѣ. А между тѣмъ я не сомнѣваюсь, что при желаніи, Мандельштамъ съ большой легкостью могъ бы сыграть въ Полтавѣ роль хотя бы мѣстнаго Мендельсона: въ Малороссіи еврейская масса легко поддавалась культурному воздѣйствію, такъ какъ тамъ ей не приходилось преодолѣвать вѣковой традиціи обособленности и замкнутости въ сферѣ еврейскаго образованія и письменности. Я Мандельштама никогда не встрѣчалъ въ синагогѣ. Въ тѣхъ небольшихъ общественныхъ начинаніяхъ, которыя изрѣдка занимали еврейское общественное мнѣніе, онъ никакого участія не принималъ. Я отъ старика Мандельштама впослѣдствіи, когда я у него бывалъ, никогда не слышалъ о его братѣ, переводчикѣ Библіи. Долженъ тутъ же сказать, что, встрѣтившись одинъ разъ въ Петербургѣ съ этимъ послѣднимъ, я и въ немъ замѣтилъ отсутствіе интереса къ семьѣ Емельяна Мандельштама. Окулистъ Максъ Мандельштамъ навѣщалъ ежегодно отца въ Полтавѣ, но оставался каждый разъ очень короткое время. Въ молодые годы онъ отдавалъ себя исключительно медицинѣ; еврейскими общественными вопросами онъ сталъ интересоваться, какъ онъ самъ мнѣ неоднократно говорилъ при встрѣчахъ въ Кіевѣ, лишь послѣ погромовъ 1881 г. и послѣ того, какъ, несмотря на его заслуги въ области офтальмологіи, онъ не былъ допущенъ къ занятію профессорской кафедры въ Кіевскомъ университетѣ только потому, что онъ былъ еврей. Зато послѣ этого М. Е. Мандельштамъ сталъ въ Кіевѣ, какъ извѣстно, центромъ, вокругъ котораго группировались интеллигентныя силы, активно работавшія на еврейскомъ общественномъ поприщѣ.
