Прошло несколько минут. Темыр медленно встал, его нижняя челюсть дрожала, и ему казалось, что он ничего не видит, но он поднял именно то ружье - ружье Ахмата, рванул слабо державшуюся доску пола, в углубление положил ружье и приладил доску на прежнее место.
Когда Темыр, будто состарившись за эти минуты, с мертвым лицом вышел из комнаты и присоединился к товарищам, Ахмата уже не было.
XXIII
Как только Темыр вернулся домой, он с закрытыми глазами, ощупью расстелил на тахте свой жиденький тюфячок и лег, боясь открыть глаза.
Ружье…
В мыслях Темыра бились, пульсировали цифры - номер ружья. Мучаясь, он переворачивался с боку на бок, лежал, как избитый, без сна, но с закрытыми глазами.
Измученный, усталый, он забылся в полудремоте, словно истомленный долгой, трудной дорогой. Он спал, и ему чудилось - сон и не сон! - кто-то стоит в маленькой передней его дома и тихо рыдает.
Темыр, прислушиваясь к рыданию, вздрогнул и открыл припухшие веки.
Во дворе скулила собака.
Ночь была холодная. Сквозь щели в стенах продувало, в отверстие потолка мирно, как забытая свеча, помигивала звезда, порывы ветра приносили с собой брызги дождя и били в разгоряченное лицо.
Собака изредка, но настойчиво подвывала и её протяжный вой переходил на высокие, плачущие ноты.
Темыр пробормотал:
- Чтоб ты сдохла! Что ты там, в темноте, увидела?
Темыр хотел встать и выйти за порог, но его тело, казалось, было мертво, а ночь темна, и он снова укрылся с головой. Но заснуть не мог.
Близился рассвет, и бодро вступили в перекличку петухи. Темыр нащупал под подушкой револьвер и вышел.
Еще пронзительнее скулила собака, ее вой сливался с заунывным, протяжным воем ветра.
Скверная ночь! И паршивую кошку за дверь не выкинешь!…
Собака выла в дальнем конце, у ограды, и Темыр, взведя курок, направил туда дуло револьвера и дважды выстрелил. Хлынул проливной дождь, и Темыр вернулся домой.
Погруженный в мрачные думы, он незаметно уснул, и ему привиделись во сне отец и Мыта. Они вошли в саклю бесшумно, под сильный плеск дождя. Темыр, обрадованный, хотел подойти к ним, но отец и брат не глядели на него, а Пахуала, не размыкая губ, произнес:
«Стреляет в нас, в дом пускать не хочет. Проклял его бог!»
«Что делать нам? - так же, не размыкая губ, произнес Мыта. - На кого нам надеяться, кто успокоит нас в могилах?»
Пахуала глядел вдаль, и каждое его слово шумело, как дождь, но рот был закрыт:
«Таскается по деревне, знает собачьего сына, а не убил и не убьет его. Ахмат тебя убил, мой сын, а этот несчастный только и думает о дочери Ахмата. Позор нам и поругание!»
