Когда мальчик окончательно пришёл в себя, бабушка рассказала, что вошла в комнату в тот момент, когда танкист чуть ли папу не задушил. Бабушка бросилась вперед, стала отнимать ребенка, пыталась бороться, закричала. Тогда танкист опять же совершенно спокойно, всё так же, без эмоций, ударом кулака сбил её на пол, потом достал служебный пистолет и сказал по-немецки, не сомневаясь, что поймут, что сейчас задушит мальца, потом пристрелит девчонку, а потом возьмется за взрослых. Бабушка лежала на полу и не могла понять, что происходит, из-за чего всё это, но ничего хорошего не ждала.
Танкист выглянул из окна в поисках Нины, заметил её и направился к двери, чтобы девочку позвать. В этот момент он вдруг снова посмотрел в сторону дивана, о чём-то подумал, вернулся и заглянул за диван. Увидел кобуру с пистолетом, достал её, показал остальным – с десяток эсэсовцев сновали по дому, собирая своё барахло, не обращая внимание на расправу, – засмеялся, покачал головой, вот, мол, мой пистолет завалился за диван, а я-то решил, что мальчишка утащил. И не обращая больше внимания на лежащих папу и бабушку, пошёл на улицу.
Речь тут не о том, что, конечно, паренек пистолет украл и наказан был бы за дело, если бы по шее надавали. И не о том, что на войне любой солдат, озверев, может придушить мальчика, а не только эсэсовец. И даже не о том, что из-за шалости папа чуть было не погубил и себя, и семью – в конце концов, миллионы людей и без таких шалостей эсэсовцами были уничтожены.
Папу поразило просто совершенное спокойствие, совершеннейшее отсутствие эмоций у этих людей. Надо прибить мальчика? Прибьём, раз надо. Старушку тоже надо прибить? Ну, раз надо, прибьём. И девчонку тоже. Чего тут переживать-то?
И эти люди не были карателями, гестаповцами, полицаями. Речь шла о танкистах, солдатах. Люди озверели, перейдя все пределы.
Танкисты исчезли. И это были последние постояльцы в семейном доме.
**
Немцы ушли. Но и советская армия ещё не пришла. Целый день было спокойно. Вообще-то, жители уверились уже, что война их городок, слава богу, пощадила. Сочли, что прожили последние два года довольно спокойно и обошлись минимальными для той войны потерями.
Но тут вновь объявились эсэсовцы. Уже не танкисты, а пехотинцы. Не солдаты (хотя бы из боевых частей СС), а поджигатели (а может быть, и солдаты, которые исправно выполняли порученное дело). Пришла команда в несколько десятков человек, которые город стали жечь, дабы тот не радовался тому, что уцелел.
