И действительно, вскоре увидел в туманной дождливой мгле какие-то строения.
«Ну вот и дошел наконец!» — обрадовался я. Но, подойдя ближе, я понял, что это не Гнездилово. У бабы, вышедшей к колодцу за водой, я с отчаянием спросил:
— Какая это деревня?
— Как это какая? — услышал я в ответ. — Катериновка.
Я не на шутку перепугался. Такой деревни я не только не знал, но даже ни разу не слышал ее названия. И мне почудилось, что зашел я черт знает куда…
— А где же Гнездилово? — спросил я у бабы, которая с нескрываемым удивлением смотрела на меня. — Я же шел из Слепцов в Гнездилово…
— Э-э, милый…
И она начала мне объяснять, где я мог сбиться с дороги. Потом показала, как дойти до Гнездилова. Возвращаться в Слепцы для этого мне было не нужно. Но все же выходило, что я сделал порядочный крюк и ушел довольно далеко в сторону от Гнездилова.
5
В Гнездилово я пришел только около часу дня. Мокрый и грязный, зашел в просторную хату, стоявшую на территории погодинского парка, почти рядом с проезжей дорогой: в этой хате жил со своею семьею погодинский кучер. Я отдал ему письмо, адресованное Михаилу Ивановичу: письмо выглядело так, словно его только что выловили из воды, где оно лежало или плавало по крайней мере целую неделю.
Кучер и его жена почти совсем раздели меня, чтобы хоть малость просушить то, во что я был одет. Они и ночевать меня оставляли. Но я рвался домой и не соглашался ни на какие задержки.
— Нет, не останусь… Тут ведь всего двенадцать верст считается, а времени до вечера еще вон сколько!.. Успею дойти.
И, отдохнув немного, я пошел.
Дождь почти перестал, и на душе сделалось веселей. Но распутица оставалась распутицей, и продолжал я свое путешествие, пожалуй, столь же трудно, как и начал его.
Когда стало смеркаться, я был всего в пяти верстах от своей деревни. И я, наверно, одолел бы эти пять верст даже в потемках, если бы не речка Сергеевка. Эту речку — вернее, даже речонку — я знал давно. Когда отец, случалось, брал меня в Павлиново, мы переезжали ее и вброд, и по высокому горбатому мосту, перекинутому через нее. Но такой, какой она представилась мне в ту осень, я ее никогда еще не видел. От обильных осенних дождей Сергеевка разлилась так широко, что я уже почти не видел противоположного берега. На середине разбушевавшейся реки виднелись лишь два или три бревна, то есть самый горб моста, глубоко ушедшего в воду. Нечего было и думать, что мне каким-либо образом удастся перебраться через этот широкий бурлящий поток воды.
