Когда мы проходили через обширный сосновый бор, Василий Васильевич рассказал мне, что в этом бору совсем еще недавно жил один «божий человек», которого считали, да и сейчас считают святым.
— Хочешь посмотреть, где он жил? — спросил Василий Васильевич у меня.
Конечно же я хотел, ибо далеко не все могут видеть в натуре те места, где жили «святые».
Мы свернули с дороги и прямиком направились к жилищу «божьего человека», и скоро это довольно необычное жилище предстало передо мной.
В лесу стояли четыре могучих дерева. Кажется, это были сосны, а может быть, и ели. Они стояли так, что каждое приходилось на угол образуемого ими квадрата. Довольно высоко над землей, опираясь на толстые сучья этих четырех деревьев, лежали два прочных, хотя и не толстых бревна, а на бревнах был сооружен дощатый помост. На этом помосте и стояла «святая избушка», срубленная, по теперешней терминологии, из подтоварника и напоминавшая по размеру железнодорожную будку. Тут же была и лестница-стремянка. По ней мы взобрались наверх и вошли в избушку: она оказалась незапертой.
Напротив двери находилось небольшое окно и возле него простой деревянный некрашеный столик. Налево у стены нечто вроде топчана; тут, вероятно, «святой человек» спал. У противоположной стены стояла узкая скамеечка, сделанная из короткой доски, и в углу небольшая печечка.
Не без изумления осмотрев избушку и все, что находилось в ней, я спросил у Василия Васильевича:
— Что же этот святой тут делал?
— А ты разве не знаешь, что делают святые? Лодырничал, конечно, да еще, наверно, богу молился. Вот и все.
— Нет, как же так лодырничал? — продолжал я свои расспросы. — А откуда же он брал еду, во что одевался?
— Знаешь, много еще у нас темных, неразумных людей. Вот они-то — больше всего бабы — и приносили ему все, что надо. Они думали, что если он, этот «святой», помолится за них богу, то бог непременно услышит его молитву и избавит людей от всякого горя, от всякой беды… Народ наш неграмотный, темный, и разным проходимцам это на руку: им легче обманывать его.
— А где же этот святой теперь? — спросил я, когда мы уже спустились на землю и шли от избушки к дороге.
— Вот этого я не знаю, — небрежно ответил Василий Васильевич. — Может статься, умер. А может, перекочевал в другие места.
15
Некоторое время мы шли молча. Потом Василий Васильевич как бы ни с того ни с сего вдруг заинтересовался, знаю ли я что-нибудь про знаменитого русского композитора Михаила Ивановича Глинку. Оказалось, что я не знаю ни о Глинке, ни о других композиторах и все мои познания в музыке сводятся к тому, что мне известны лишь песни, которые поют в деревне, да еще игра на гармошке и балалайке. О том, что песни (музыку) кто-то специально сочиняет, я даже и не думал: мне представлялось, что все это появляется как-то само собой.
