– Я подобрала его в темном переулке, – пошутила я. – Он был весь кривой и косой. Нищий и убогий. – Джо обожал, когда я так шутила.
– Да, она подобрала меня, стряхнула пыль, а теперь сами видите, – сказал Джо. – Только благодаря ей я стал таким, какой есть.
– А Ли всегда была такой, какая есть, – заметил Рэймонд. – Она уже из утробы матери такой вышла. С карандашом за ухом.
Правду ли он говорил? Неужели женщина-писательница могла просто так появиться в мире и не тревожиться за свой статус, не думать о том, будут ли над ней смеяться или ее игнорировать? Похоже, Ли это удалось. Я наблюдала, как она пьет мартини; ее бокал был таким большим, что она напоминала кошку, лакающую из миски. Она не задала мне ни одного вопроса, даже не заговорила со мной ни разу за все время, что мы были во Вьетнаме. Она принадлежала к тем женщинам, которым другие женщины совсем не интересны; ее интересовали только мужчины. Я ей не нравилась, и я решила: ну и ладно. Я тоже начну ее недолюбливать в отместку.
Позже я лежала в кровати в гостиничном номере под медленно крутящимся вентилятором, разгоняющим неподвижную духоту, и мне снились мать и младенец из хижины в Кам-Чау. Во сне я думала о том, как они сейчас, где они и куда могут податься. Я видела, как голова малыша растет и покрывается волосами, а кости срастаются на месте родничка. Потом я увидела, как мать с ребенком прячутся среди деревьев и падают, сраженные пулеметной очередью, а их хижина сгорает дотла. Как водится во снах с их странной логикой, мать вдруг превратилась в журналистку Ли. Та пила заменитель сливок, откинув голову, но сливки вдруг превращались в напалм – его здесь называли жидкостью для зажигалок.
* * *
За десятилетия, прошедшие с той поездки, мы с Джо побывали во многих городах. Мы были в Риме – Джо выиграл Римскую литературную премию, и в качестве приза нас с детьми на год поселили в палаццо совершенно бесплатно. В Лондоне – англичане его любили и приглашали на все телепередачи. В Париже – французские издатели любили сорить деньгами. В Иерусалиме – там проходила знаменитая книжная ярмарка. Мы были даже в Токио, хотя романы Джо японцы толком не понимали, и с переводом возникали трудности (например, «Сверхурочные» перевели как «Человек, который не может уйти домой и должен находиться в офисе после ухода остальных сотрудников»). Джо был для японцев экзотикой. Мы повсюду летали вместе и намотали десятки тысяч миль еще до того, как авиакомпании стали их учитывать. Мы путешествовали по миру и пересекали континенты; если где-то выходил перевод романа Джозефа Каслмана, наш путь лежал туда, и если мы не могли взять с собой детей, то оставляли их с друзьями. Мне не нравилось их оставлять, я страшно скучала. Мы звонили им из любой точки мира, и в трубке слышались звуки анархии; мне сразу хотелось вернуться. Сюзанна ныла, Элис плакала и умоляла нас тотчас же возвращаться домой, а Дэвид спрашивал, правда ли, что через пять лет случится апокалипсис – он прочитал об этом в книжке. Кто-то ронял телефон, и некоторое время я слышала только крики.
