– Вода! Вода! Стерилизованная вода!
– Нет, у нас нет воды.
– Вода! Вода! Стерилизованная вода!
– Нет, у нас нет воды.
В лагере на две тысячи человек почти не было воды. В дверях стоял ребенок и кротко на нас смотрел. Рожающая женщина продолжала выкрикивать одни и те же слова, и наконец я не выдержала и попросила экскурсовода перевести.
– Она говорит, что хочет умереть, ей так больно, что она чувствует себя собакой, – ответил гид. – И просит пристрелить ее, как собаку.
Поскольку мне никто не запретил, я пошла и взяла ее за руку. Она взглянула на меня, и я сжала руку крепче. Мы держались за руки, пока не показалась макушка ее ребенка. Макушка, что за смешное слово, подумала я, глядя, как в расширяющееся отверстие проскальзывает череп с прилипшими к нему черными волосами, как нарисованными, и паутиной тонюсеньких вен; медик развернул плечики и помог им выйти, а потом мать взяла младенца за руку. Он родился, но его ждало бесславное будущее; ему теперь придется навек остаться в Кам-Чау, этой крысиной норе. Стерилизованную воду так никто и не нашел. Кто-то принес маленькую пластиковую упаковку заменителя сливок; мать откинула голову и выпила их. Ребенка приложили к груди, он тоже стал пить, и хотя мне хотелось остаться и помочь, чем только можно, мужчины сказали, что нам пора вылетать на базу морских пехотинцев, где нас обещали накормить четырехзвездочным обедом.
Остаток путешествия нас пичкали жизнерадостной пропагандой: на ядерном авианосце заверили, что стреляют лишь по военным объектам на севере, но мы смотрели на них, недоверчиво прищурившись, и не верили.
– Надеюсь, ты все запоминаешь, – сказал Джо в последний вечер, когда мы сидели в столовой и пили мартини из больших замороженных бокалов, формой напоминавших перевернутые лакированные соломенные шляпы велорикш.
– Пытаюсь, – ответила я и выглянула в окно в сайгонскую ночь, освещенную яркой луной. Шелестели пальмы, а где-то на базе из фонографа доносилась вкрадчивая мелодия «Безжалостного города». За прощальным ужином американские писатели и журналисты сбились в кучку и ели все, что перед ними поставили – стейки с кровью, запеченный картофель. Кое-кто уже прикидывал, как облечь увиденное в слова, из слов составить предложения, а из предложений – абзацы.
– Мы с Джоан – одна команда, – сказал Джо сидящим за нашим столиком. – Она – мои глаза и уши. Без нее я был бы никем.
– Повезло тебе, – сказал Рэймонд, муж-бесхребетник великолепной Ли.
