Краткий армейский опыт во время Корейской войны вызвал у Джо лишь неловкость; описывая войну в своих книгах, он тоже чувствовал себя неловко. Он прочел о войне все, что только можно, был знаком и с радикальными, и с крайне левыми взглядами, ходил на антивоенные митинги и демонстрации, где однажды его даже чуть не затоптали, но его герои, хоть и тревожились о том, когда закончится война в Юго-Восточной Азии, не думали об этом постоянно.
Как и все наши знакомые, мы поддерживали антивоенные протесты. Подписывали петиции, работали в комитетах, приводили детей в штаб-квартиры этих комитетов, звонили, печатали письма. Печатали листовки на мимеографе, пачкались с ног до головы фиолетовыми чернилами, и в комнате пахло, как в классе. Ездили в округ Колумбия, подолгу стоя в пробке, которая, казалось, окаменела, законсервировалась. Дети орали на заднем сиденье; мы везли их в колясках по парку Нэшнл-Молл, раскрасневшись от жары, они умоляли купить им сока, а Джо был среди тех, кто поднимался на трибуны и кричал в трескучий микрофон.
Но когда мы впервые отправились во Вьетнам, тот еще казался незнакомым – новая пугающая тема, которую еще только предстояло изучить, пройти краткий курс географии, и Джо нуждался во мне; вот я и поехала. Дети остались у подруги Элис в развеселой большой семье художников; те просто приняли их к себе, даже не заметив особо пополнения в численности своего зверинца, а мы с Джо поспешили на рейс «Эйр Франс». «Все с ними будет в порядке», – сказал Джо, вечная его отцовская присказка, ни на чем не основанная, кроме неприятия потенциальной катастрофы. Мы не успели опомниться, как уже стояли на взлетно-посадочной полосе в Бангкоке, где у нас была пересадка. Я повязала платок на голову, надела большие солнечные очки – типичный облик жены того времени.
С нами летели и другие женщины, и мы держались вместе; только одна, журналистка, предпочла компанию мужчин, стояла с ними и оживленно разговаривала, хоть я и не слышала ее слов за стрекотом вертолетных лопастей, ревом грузовых самолетов и грузовиков службы доставки, колесивших по взлетному полю. Журналистку звали Ли; она была серьезна и умна, и ее, казалось, совершенно не заботило, что в мире мужчин она имеет статус меньшинства.
У меня была воображаемая шкатулка, которую я хранила под кроватью и доставала лишь изредка; в этой шкатулке лежали Мэри Маккарти, Лиллиан Хеллман, Карсон Маккаллерс, а теперь туда добавилась журналистка Ли. Стоило открыть крышку, и их головы выскакивали оттуда, как болванчики на пружинах, смеялись надо мной, напоминали о своем существовании, о том, что женщины иногда тоже достигают значительных высот в литературе, строят внушительную карьеру, и если бы я попробовала, тоже бы смогла. Но вместо этого я стояла с женами в платках, и все мы держались так, как привыкли, – скрестив руки на груди и перекинув сумочки через плечо, а глазки наши стреляли влево и вправо, следя за мужьями.
