Сначала он упрямился. Потребовал составить график посещений в письменном виде; заявил, что хочет быть отцом. Его несчастье, по всей видимости, радовало Кэрол; та звонила ему в Нью-Йорк и донимала его, говорила, что Фэнни меняется день ото дня, как в научно-популярных фильмах, которые показывают школьникам, – там цветок распускается в ускоренной съемке. Она говорила, что Фэнни становится похожей на него, что она смышлена не по годам, что она потрясающая, и она, Кэрол, намерена сделать так, чтобы малышка забыла об отце, который участвовал в ее создании.
– Не будь такой стервой, Кэрол, – подслушала я однажды их разговор. – Ты ей жизнь испортишь.
А Кэрол наверняка ответила, хоть я и не слышала:
– Нет, Джо, ты уже это сделал.
В конце концов он перестал с ней спорить. Отступил, уступил ей все, что осталось от их неудачного брака. Фэнни увезли в Сосалито, и навещать ее стало сложно, хотя однажды много лет спустя он все же заехал, когда был в Калифорнии в рекламном туре. В другой раз мы собрали целую коробку с игрушками и отправили в Калифорнию, но ответа не последовало. Одно время Джо посылал письма; на некоторые Кэрол даже коротко отвечала, другие игнорировала, и через некоторое время Джо утратил интерес. При упоминании имени Фэнни он вздыхал все реже. Она превратилась в призрака, встала в один ряд с мертвыми в галерее потерянных оплакиваемых душ: властной матери, меланхоличного отца.
Джо до сих пор считал, что его первый брак не удался главным образом по вине Кэрол. Свою вину он считал незначительной. Его версия событий была такой: после рождения ребенка Кэрол перестала заниматься с ним сексом и не начала даже спустя несколько месяцев, когда швы после эпизиотомии зажили и для отказа не осталось медицинских причин.
– Я боюсь, что ты меня разорвешь, – сказала она ему в постели.
– Ты с ума сошла, – ответил он, но войти не успел – он только начал располагаться сверху, оба пытались устроиться поудобнее, он коснулся ее своей мошонкой, и она оттолкнула его и заплакала.
– Я не мог сделать тебе больно, – сказал он. – Я даже не приблизился толком. В чем дело?
Но Кэрол могла только плакать, а потом, к ее облегчению, ребенок тоже заплакал, и ни о каком сексе уже не могло быть и речи. Слава богу, подумала Кэрол. Блин, подумал Джо и еще долго лежал и злился, думал, почему больше ее не привлекает и зачем женщины так поступают, меняют правила, питают необъяснимую неприязнь. Ведь ее реакция могла объясняться только одним: неприязнью. Она не желала к нему прикасаться, не желала, чтобы он прижимался к ней, оставлял на ней свой запах и следы от щетины на щеках, не желала вставать из позы эмбриона, в которой пребывала с момента рождения Фэнни.
