И вот Хэл, не зная, что речь о мужчине, с которым мы вместе живем, предложил купить книгу за две с половиной тысячи долларов. Потом я призналась, откуда у меня рукопись, но Хэл ничего не сказал, и роман опубликовали следующей осенью. Тут я могла бы сказать, что удивилась, что все прошло так гладко, но на самом деле ничего удивительного в этом не было. Я знала, что это хороший роман, насколько может быть хорошей исповедь в художественной прозе. Я же читала помойную кучу; читала «Мужество, укажи мне путь» и «Секрет миссис Дингл»; но я читала и книги, которые выходили в «Боуэр и Лидс», и хотя некоторые из них были действительно потрясающие – «мощные и волнующие», дежурная фраза, которую мы, ассистенты редакторов, писали на всех клапанах суперобложек, – многие навевали тоску и с самого начала были обречены оказаться в корзине уцененных товаров. Мы издавали военные драмы про Вторую мировую и Корейскую войны и меланхоличные женские размышления о природе любви; детские книги с успокаивающими колыбельными и глянцевые альбомы с фотографиями Марокко и прочих экзотических мест, которым суждено было лежать на чьем-то кофейном столике рядом с вазочкой мятных конфет. Но «Грецкий орех» отличался от всех.
Вскоре книга вышла – Хэл внес лишь небольшие правки – и Джо прославился вмиг, стал взбегать на сцены и пить воду, стоя за кафедрами. Меня повысили и обещали однажды сделать редактором, но несмотря на это, Джо стал настаивать, чтобы я уволилась.
– Уходи, – сказал он, когда в печать ушел четвертый тираж «Ореха». – Зачем тебе там оставаться? Зарплата маленькая, а престижа никакого.
Мне, в общем-то, и не хотелось оставаться в этом офисе, где мужчины чувствовали себя королями, а женщины были гейшами, за исключением одной влиятельной редакторши, Эдит Тэнсли – та была похожа на ястреба и на всех наводила страх, и на женщин, и на мужчин. Мужчины часто собирались в кабинете кого-нибудь из редакторов; я слышала их смех и ощущала исходящее от них силовое поле – им было приятно находиться вместе в замкнутом пространстве. Теперь они ко мне подобрели; иначе и быть не могло, ведь именно я открыла им «Грецкий орех». Ко мне теперь полагалось относиться с особым уважением; ни одна ассистентка прежде не пользовалась такой привилегией, хотя к уважению по-прежнему примешивалась насмешка, а я упорно не понимала юмора.
– Доброе утро, Джоан, – подмигивал мне Боб Лавджой, – как там наш вундеркинд?
– У Джо все в порядке.
