– Добрый вечер, – сказал он, – спасибо за теплый прием. – Он кивнул в сторону руководителей Финской литературной академии. – Почтенные члены Финской литературной академии, я глубоко благодарен и тронут. – Он медленно поднял голову и заглянул в ложу. – Президент Кристиан, – сказал он, – спасибо за оказанную честь и приглашение в вашу прекрасную страну. – Бла, бла, бла, он продолжал в том же духе. Нет, я, конечно, была несправедлива; говорил он все правильно, хотя речь его была по большей части не интересна. Я внимательно слушала. Он не разрешил мне взглянуть на свою речь; хотел сам ее написать, не советуясь ни с кем, еще до приезда в Финляндию. – С тех пор, как я приехал, – продолжал он, – меня не покидает чувство, что эта страна – глоток свежего морозного воздуха после Америки, этого жестокого средоточия ненависти и чрезмерности. В наши дни, с тех пор, как терроризм распространился по всему миру…
Я ужаснулась, что он заговорил про терроризм – он выбрал самую очевидную, избитую, дешевую тему. В наше время достаточно было лишь упомянуть о терроризме, и все тут же принимались слушать с серьезными лицами. Зрители как один поджали губы и слегка склонили головы. Неужели нельзя было придумать что-то более оригинальное? Но Джо продолжал, цитировал Рильке, Сола Беллоу и бодлеровские «Цветы зла». Потом речь его предсказуемо свернула к войне против терроризма, ветреным пещерам Афганистана, Ближнему Востоку, обогнула весь мир и вернулась домой. Он почти закончил. Сделал паузу, незаметно перевел взгляд на меня и произнес:
– А теперь я хотел бы сказать пару слов о моей жене Джоан.
Все послушно повернули головы наверх и посмотрели на меня.
– Моя жена Джоан, – повторил Джо, – поистине моя лучшая половина.
Умоляю, не надо, подумала я. Не надо так со мной. Я же просила.
– Лишь благодаря ей я обрел внутреннюю тишину и услышал голос, позволивший мне создать мои романы, – продолжал он. – Если бы не она, я не стоял бы сегодня на этой сцене. Я был бы дома и смотрел на чистый лист бумаги, беспомощно раскрыв рот.
Раздался снисходительный смешок; ну нет, конечно, он все равно стоял бы на этой сцене, подумали зрители. Но как любезно со стороны победителя Хельсинской премии проявить такое великодушие к жене, признать ее, стоя на сцене и получая приз за долгий и тяжелый труд на литературном конвейере. Он дробил камни, а я стояла рядом, утирала пот с его лба и подносила прохладительные напитки. Он почти что обессилел от лихорадочного напряжения, ведь быть писателем так тяжело, но я всегда была рядом, помогала снять грязную рубашку и приносила чистую, помогала вдеть руки в рукава, сама застегивала пуговицы и вдохновляла его, когда он нуждался в поддержке, лежала рядом с ним по ночам и говорила «ты сможешь», хотя лодыжки его были скованы путами, он выбивался из сил и ронял горючие слезы. Вы сможете, говорили мы, жены, вы сможете, а когда они доказывали, что могут, радовались, как матери, чьи малыши сделали первый неуверенный шаг, навсегда перестав держаться за мебель.
