Дорогой мистер Каслман,
Вчера мы с ребятами сидели в гостиной общежития и играли в ассоциации – надо было угадать известного человека по личным ассоциациям, например: на какое животное он похож? И я загадал вас, мистер Каслман. Вот какие у меня были ассоциации:
На какое животное похож этот человек? На пантеру.
А если бы он был драгоценным камнем? Был бы опалом.
А если бы он был одним из битлов? Джоном, естественно.
С каким музыкальным инструментом можно его сравнить? С фаготом.
Какое он блюдо? Кныш с гречневой кашей [26] и острым соусом.
Какая часть тела? Мозг.
Какой кухонный прибор? Электрический консервный нож.
Возможно, эти ответы покажутся вам бредом, но я все равно решил поделиться ими и выразить восхищение вашим творчеством, преданным фанатом которого я являюсь еще со старших классов, когда впервые прочел «Грецкий орех».
С наилучшими пожеланиями,
Натаниэль Боун
а/я 2701
Станция Йель
Джо ответил на письмо; смелость юноши его позабавила, и он поблагодарил его за то, что тот признал «неопровержимую истину – что в глубине души я пирог с гречневой кашей». На этом бы все и кончилось, если бы Натаниэль Боун не написал Джо снова, на этот раз уже не через издательство, а на обратный адрес, указанный на конверте. Он прислал ему курсовую работу, посвященную рассказу Джо «Сигаретное дерево» – критический анализ, показавшийся Джо умнее большинства рецензий на этот рассказ.
– Взгляни, – сказал он мне, и я тоже прочла работу Натаниэля и согласилась, что та очень проницательна. Однако мне показалось, что истинной темой работы являлся не рассказ Джо, а проницательность Натаниэля Боуна.
В последующие годы Боун продолжал иногда писать письма, восторгаться тем или иным романом, рассказом или статьей и делиться мыслями. Джо всегда отвечал кратким письмом с благодарностью. Мне надо было еще тогда понять, что Натаниэль Боун обхаживал его, стремясь занять в его мире особое место, но почему-то мне не пришло это в голову. Я считала его простым читателем, фанатом, юным поклонником, который был где-то там, далеко. Но он проявлял удивительную настойчивость и последовательность, стремился произвести впечатление на Джо своими знаниями, хорохорился перед ним, ослеплял его или пытался это сделать, хотя сам тоже был им ослеплен.
В конце концов это привело к тому, что через десять лет после первого письма из Нью-Хейвена этот молодой человек в сапогах из змеиной кожи очутился у нас на кухне. Он нервно стоял у холодильника и теребил магнитик в виде фрукта и свои волосы, пытался казаться расслабленным и уверенным в доме любимого писателя и впечатлить его жену, чтобы вечером, когда уйдет, та повернулась бы к мужу и сказала что-то вроде:
