Другая Анна: Была сделана масса попыток расшифровать вашу Поэму, выдвинуто множество гипотез относительно написанного между строк. Каждый раз, когда вы возвращались к ней, посвящения менялись. Исследователи и по сей день не перестают искать скрытые смыслы.
Анна: Я не раз писала, что в Поэме нет никакого третьего, седьмого или сотого смысла. Но тот, кто ее читает, должен иметь представление об определенных событиях. На этом фоне начинают вращаться реальные и литературные, классические и иные принадлежащие эпохе фигуры. Маски современных людей и литературных героев. Но в Поэме нет классического героя, доныне обязательного для поэтического повествования. Таким мне представлялся XX век. Хором призраков и теней.
Другая Анна: По-вашему, героев в XX веке не было?
Анна: По мне, были только олицетворения смерти. Не личности, достойные стать героями.
«То же самое, если не в большей степени, вы наблюдали бы и сегодня. Смею сказать, что ваше отчаяние сделалось бы еще сильнее. Всемирная мгла родила бы еще больше призраков. Паранойя с каждым днем набирает новые обороты, и нет этому конца и края. Нет больше советской власти, нет и Жданова, чтобы заткнуть вам рот, но ваш глас был бы гласом вопиющего в пустыне в глухой и слепой аудитории. Что еще страшнее. Мне, живущей век спустя после вас, отсутствие героя причиняет еще большую боль. Между тем судьба близко свела меня с юношей, написавшим следующие отчаянные строки:
Не хочу!
Не хочу героев,
Кроме разве что
Себя самого.
Пусть каждый из нас удовлетворится
…и этот же самый юноша “затем швырнул высоко в небо свою шапку и исчез, или, скорее, его укрыла, точно пеплом, золотая пыль. И кто-то сказал, что он ушел так потому, что хотел остаться верным своим словам…”»[13]
Анна внимательно посмотрела мне в глаза.
«Я понимаю вас, моя хорошая, и ощущаю тяжесть вашего креста. Между тем в Ташкенте мне открылся совершенно иной мир. Я смотрела на все как далекий, безучастный, изнуренный наблюдатель».
Другая Анна: Мне кажется, что из Ташкента вы написали своим друзьям больше писем, чем за всю свою оставшуюся жизнь.
Анна: Это так. Азия сделала меня более чувствительной и уязвимой. Я беспокоилась обо всем, что оставила дома, без конца жаловалась своим друзьям, и письма и телеграммы от них были для меня самой большой радостью. Когда они запаздывали, я боялась, что обо мне забыли. Как же мне не хватало любимых друзей! Расстояние только усиливало потребность в общении с ними. Весной листья на деревьях зеленели, мои же волосы седели день ото дня. Я чувствовала себя бесконечно одинокой в предоставленном мне просторном доме. Бесконечно волновалась за здоровье друзей, да и мое оставляло желать лучшего, слала им стихи, просила совета. Какое-то время пришлось провести в местной больнице. Мое сердце было слишком слабым. Зато после многих лет молчания я могла общаться со своим сыном. К счастью, с ним все было хорошо. Зачастую письма терялись в дороге, связь была трудной. Узбекское лето – невыносимое пекло, и непростой климат дурно влиял на мое пошатнувшееся здоровье. Я буквально считала дни, и только когда час отъезда приблизился, позволила себе восхищаться цветущей айвой.
