Не бывать тебе в живых,
Со снегу не встать.
Двадцать восемь штыковых,
Огнестрельных пять.
Горькую обновушку
Другу шила я.
Любит, любит кровушку
Русская земля.
Август 1921 г.
Гумилев, как о нем писали, человек, не умеющий жить по-иному, как только влюбленным, перешел в другое измерение. С Анной они расстались. Через его жизнь успело пройти множество женщин, но он никогда не переставал любить Анну Ахматову. Революция, казалось, вовсе не коснулась Гумилева. Ему нравилась игра, даже со смертью. Для него, до самого конца верящего, что нет ничего восхитительнее в жизни, чем «любовь, смерть и поэзия», такой конец, пожалуй, был предсказуем. Гумилева предупредили о готовящемся аресте. Он не придал значения. Ему предложили бежать. Он отказался. Последний год перед расстрелом он прожил как один день.
Что касается предъявленных ему обвинений, правды здесь мы так никогда и не узнаем, как не узнаем, действительно ли он представлял опасность для советской власти, был или не был активным заговорщиком. Все это покрыто государственной тайной. Ведь дело происходило в первые послереволюционные годы, среди хитросплетений доходившей до ушей Ленина информации о заговорах! И как всегда в таких случаях, первыми кандидатами на роль заговорщиков были те, чья личность подходила для примерного наказания. Одним из них был и Николай Степанович Гумилев.
Я не стала спрашивать, по какому обвинению расстреляли Колю. Из литературы я знала, что как Ахматова, так и Мандельштам пытались защитить Гумилева, утверждая, что все предъявляемые ему обвинения были ложными. И все-таки… Похоже, что дело обстояло не совсем так. Какую-то причастность он все-таки имел. Было время кронштадтских событий, и сам Гумилев признавался в своем сочувствии восстанию. Одно было ясно: доброволец в Первой мировой войне, награжденный двумя медалями за храбрость, горячий патриот Гумилев недооценил силу ЧК. Вел себя так, будто смерть не пугала его…
Не знаю, как я оказалась на очередном перроне. Ноги сами принесли меня туда. Это был вокзал в Ленинграде. На этот раз я не садилась в поезд, который уже отправлялся.
Я увидела Анну, взволнованную, бледную, со спутанными волосами: она бежала вдоль вагонов уходящего состава, махая рукой. Цепь роковых совпадений – и она опоздала. Неужели ей не удастся хотя бы увидеть его? Только что она узнала, что этим поездом Пунина увезут в Сибирь. Вагоны переполнены, над перроном стоит приглушенный гул, похожий на сдерживаемый плач. Два замешкавшихся пассажира вскакивают на подножку. Солдаты провожают их в вагон простых пассажиров. Анна ищет Пунина среди стоящих у окна в надежде попрощаться с родными людей. Лица вокруг – маски древнегреческой трагедии. Безучастные от боли расставания. Он видит ее через закрытое окно, но не имеет права опустить стекло, вымученно улыбается. Рядом с ним двое солдат. Их взгляды встречаются. Почему она не пришла на перрон раньше, чтобы обнять его? Может быть, тогда его лицо не выражало бы такую муку. Сейчас ей не остается ничего другого, как только удержать в памяти его потемневший взгляд. Она ему больше не жена. Ревность, нервы, взаимные унижения – все осталось в прошлом. И все равно: пустота перекрывает дыхание.
