Анна: …
Другая Анна: Вы загадочно улыбаетесь… Может быть, я перешла границы своими вопросами?
Анна: Не забывайте, что в 1918 году Россия была в огне… пепел и дым повсюду…
Настоящая правда, писал Достоевский, всегда неправдоподобна. Чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи.
Воспоминания. Они остаются навсегда.
Те цветы, которые Анна бросила в открытое окно, когда Амедео не было в мастерской. Похоже, они недопоняли друг друга, договариваясь о встрече, и Анна зря прождала Модильяни. Устав ждать, она убежала, а он, вернувшись, никак не мог понять, как оказались цветы в запертой мастерской. Одно из чудес их отношений. Затем разлука. Обратный поезд в Россию.
Может быть, одно сказанное слово могло бы сделать продолжение истории иным. Но оно так и не было сказано. Анна уехала. Из задающего будущее прошлого в предсказанное прошлым будущее. С победившим преданным ею супругом, который продолжал строить из себя счастливца.
Другая Анна: Кстати, о вашем браке с Николаем… Меня мучает вопрос, которым задаются и все исследователи вашей удивительной жизни. О браке с человеком, благодаря которому, с одной стороны, вы почувствовали себя уникальной, но в котором тем не менее вы задыхались.
Я взял не жену,
а колдунью[8].
Анна: И все-таки… Ничего нежнее в моей жизни больше не было. Я ощущала это на протяжении всей моей жизни. Любови, страсти, переживания… Точкой отсчета неизменно была моя любовь с Гумилевым.
Другая Анна: Желание быть любимыми присуще всем людям, просто у некоторых из нас оно настолько сильно, что становится судьбоносным.
Анна: После Парижа мир вокруг меня расцвел. Сердце бешено забилось, и все, кроме поэзии, перестало иметь значение.
Другая Анна: Но вы же встретились снова в этом «городе огней».
Анна: Да, незадолго до конца. Но я была не одна, как хотелось бы, а в окружении друзей. Одной мне дышалось бы по-иному. Я бы общалась только с ним, как тогда, и не была бы обязана отвечать на вопросы, просить разрешения выйти в город. Но сердце мое уже сдавало. Да и врачи сделали последнее предупреждение. Я писала как в лихорадке, так как времени оставалось мало, я должна была успеть. После Италии и награждения в Таормине настал черед Оксфорда. Но я настояла, чтобы встреча состоялась в Париже. Город, однако, сильно изменился и ничуть не походил на мой прежний Париж. Монпарнас, Монмартр, ведущие к Пантеону улочки – все пути вели на кладбище Пер-Лашез, где был похоронен Амедео. Мне хотелось вновь говорить с ним. Смерть, казалось, никак не препятствовала нашему общению, не позволяя, однако, растопить лед разделяющего нас пространства. Наша история в юности закончилась, так и не начавшись. Воспоминания с трудом пробивались сквозь туман времени, но у чувств ведь совсем иная память. Если бы Амедео вновь появился передо мной, то мы снова взялись бы за руки. Мне трудно представить, как выглядел бы Модильяни, если бы остался жив. Мучеником в ореоле славы или состарившимся алкоголиком?
