Впервые они встретились в «Ротонде». Молоденькая русская, приехавшая в свой медовый месяц, очарованная Парижем, и обаятельный мужчина, поедавший ее глазами.
Он смотрел на нее. Воздушная фигура, экзотический цветок. Волшебный образ. По всему, иностранка. Царица, вот верное слово! Молодой художник был очарован линями ее лица. Он мог рисовать ее вечно!
Она увидела среднего роста молодого человека, выделявшегося среди посетителей кафе. Коли рядом с ней не было. Как обычно… Они посмотрели друг другу в глаза, как будто были одни в целом мире.
Коля вернулся. Мужчины обменялись парой слов, Модильяни обратился к Анне, стоящий в «Ротонде» шум помог сближению тел и мечтаний. Не могу представить, о чем думал в те минуты Николай, однако нет сомнений, что он почувствовал, как черная тень угрожающе распласталась над их столиком. Это был первый эротический портрет его жены в Париже, нарисованный ничуть не похожим на него, Гумилева, мужчиной, и не в его власти было остановить то, что неумолимо надвигалось.
Найти способ увидеться было нетрудно. Птицы не рождены для клеток, а свободно летают по всему миру.
Анна моментально откликнулась на призыв молодого Модильяни. Дала ему свой адрес. С влюбленным Николаем она была жестока: а ведь он даже пытался из-за нее покончить самоубийством и верил, что после целых шести лет счастье наконец улыбнулось ему.
Другая Анна: Мне прекрасно известно, какой жестокой может быть Анна. Неконтролируемая жестокость, исходящая от бархатной женщины, очаровывает мужчин и вызывает невыносимую боль у преданного мужчины. И эта-то боль в какой-то момент жизни бумерангом возвращается к ней, чтобы покарать. Кто несчастнее? Преданный супруг, который подчиняется своей судьбе, или бабочка-жена, которая порхает над пламенем, обжигая крылья? Трудно ответить.
Анна: Что касается Николая, и поэзия, и любовь обернулись для него трагедией.
Другая Анна: Я уверена, то же самое Гумилев мог бы сказать о вас. Вы оба были людьми страстей.
Анна: Судьба распорядилась так, что Модильяни ушел из жизни примерно в одно время с Николаем.
Другая Анна: Из шестнадцати эскизов, что он сделал с вас и подарил, остался лишь один. Я видела его в каком-то фильме в шестидесятых: рисунок висел на стене за вашей спиной. В том интервью вы были уже немолоды. Совсем не похожей на волшебный образ, вдохновивший Модильяни. Вы отвечали усталым голосом, совсем иным, изменившимся под влиянием испытаний, выпавших на вашу долю и на долю России. Я подумала о том, что столько лет назад вы разговаривали на одном языке и смотрели на мир одними и теми же глазами. Два юных создания таких различных миров. Два человека, ощущающих себя свободными, которым ничто и никто не мог помешать летать. Что стало с другими его рисунками? Никто так и не смог с уверенностью ответить. Одни утверждали, что во время войны солдаты нашли их в мансарде дома Николая в Царском Селе и пустили на самокрутки, другие, что вы уничтожили их сами. В России бытовало мнение, что между поэтом и читателем должно быть расстояние и, возможно, обнаженные рисунки испортили бы ваш авторитет. Что же из двух правда?
