Некоторые изображают из себя сумасшедших. Это нам обеим прекрасно известно. Как известно и то, что есть зеркала, мечтающие только о зеркалах.
Анна, моя хорошая, печаль, что безвыходно угнездилась в нашей душе и не может обернуться смертью и улететь, сделавшая вас легендой и обрекшая меня на “вечное скитание женщины с разбитыми глазами, которая хочет петь”[6], эта печаль, Анна, хмелит благоуханием нездешней смирны.
Эта земля приняла нас со всеми своими радостями и все еще нас любит: ведь в любви никому так и не удалось отнять у нас свободу. И сейчас, когда мы обе в конце пути, давайте радоваться вместе этому чудесному закату. С восторгом еще не познавших любви девочек».
Наверное, это было сказано вслух. Не исключено, что я говорила про себя. Зачастую молчание – это неслышимые слова. Слова, которые не должны быть услышаны.
«Я умолкла на годы, – поэтесса прервала своим молчанием мое. – Да вы это и сами знаете. Не будила все то, что доставляло мне боль. Но это молчание совсем другое. Тогда, смотря из окна третьего этажа дома на Фонтанке, я часто видела, как на меня смотрят из окон чужих домов. От Нью-Йорка до Ташкента. Вас тогда еще не было. Или я так думала. Я не представляла себе, что скорбный путь, которым шел мой сын в кристальном молчании, годы спустя пройдет ваш сын. Что к кристальному молчанию тебя могут вынудить тысячами способов».
Мне захотелось сменить тему. Мне было тяжело продолжать разговор о наших детях. Наверное, вообще не стоило о них упоминать: чтобы бы мы ни говорили, чтобы мы ни делали, чтобы ни писали, беседовали или молчали, абсолютно все, весь мир был наполнен их присутствием. Я улыбнулась Анне. Может быть, улыбка выглядела несколько натянутой, но мне было все равно. Она все равно поняла бы меня.
«Я хочу вам кое-то предложить, Анна. Давайте отправимся вместе в путешествие. Хотите? Поедем в Париж. В ваше время, да и потом, именно в Париж стекались писатели со всего света. Этот город был легендой. В наши дни всеобщего развенчания Париж больше не столица Европы. Вы должны это увидеть своими глазами. Увидев сегодняшний Париж, вы освободитесь от призраков раз и навсегда. Вновь станете двадцатилетней Анной. Вернетесь туда, где еще не произошло то, что произойдет потом».
Париж открылся мне впервые в конце шестидесятых годов, и мои отношения с ним только литературными не были. Из-за пришедшей к власти в Греции диктатуры «черных полковников» мы вынуждены были остаться в Москве, я и горстка моих земляков. У наших родных также не было возможности приехать к нам. Так Париж стал местом встречи. Меня потряс контраст между светом и звуками двух мегаполисов. В Париже шел дождь. Сирены карет скорой помощи оглушали, дороги забиты автомобилями, клошары вдоль Сены со своими бутылками, Латинский квартал – место встреч находящихся в добровольной ссылке греков. Париж, такой отличный от вашего!
